Так два человека слились в одного - и вместе они осторожно и аккуратно посадили летящий костер на лед Финского залива.
Пламя, сбиваемое в полете ветром, тотчас забушевало вовсю. Они выскочили на лед все трое - раненый Белогуров, полуслепой Пинчук и уцелевший больше других Харламов... Все трое - объятые пламенем горящей на них меховой одежды.
Потушились снегом.
Тогда сказался мороз. Белогуров в пылу боя сорвал с себя шлем, мешавший ему стрелять, - и левое ухо его стало белым. Пришлось заняться обратной операцией - согревать оттиранием ухо обугленного человека.
Потом пустились бегом к своему берегу. Бегом не потому, что он был так близко, а потому, что в обрывках одежды было холодно. И только теперь выяснилось, что Белогуров ранен: на бегу он прихрамывал. Друзья сели в снег, ножом распороли сапог, ножом вытащили из ноги пулю. Потом опять побежали.
Дорогу к своим им показали случайно пролетевшие над ними наши "ястребки". Теперь начал отставать Пинчук. Обожженный и полуослепший, он шел, пока в нем были силы, и наконец молча рухнул в снег, потеряв сознание. Друзья привели его в чувство, и Харламов, поддерживая обоих - раненого и обожженного, повел их дальше.
Через несколько часов возле них на лед сели наши самолеты, присланные "ястребками". Но выскочившие из них балтийские летчики с изумлением увидели направленные на них дула трех наганов.
Трое героев опустили их только тогда, когда несомненно убедились в том, что перед ними советские летчики.
- Мало ли что у вас на плоскостях звезды, - пояснил в свое оправдание Пинчук, - белофинны и не на такие штуки пускаются...
Так дралось в воздухе третье поколение Краснознаменного Балтийского флота - балтийские соколы, достойные потомки балтийских матросов времен гражданской войны.
III
Труден и опасен для плаванья Финский залив.
Если ровная его ширь, в которой берега теряются вдали, а порой вовсе исчезают, и кажется иному настоящим морем, где кораблю - везде дорога, то моряки, а штурмана в особенности, под предательской этой гладью видят бесчисленные опасности. Запутанные и сложные фарватеры прихотливо вьются между подводными скалами, между банками и рифами - незримыми продолжениями береговых мысов и раскиданных по заливу островов.
Двести лет промеряли гидрографы это капризное дно, наносили на карту найденные мели, но карты Финского залива пестрят названиями кораблей, давших свои имена новым банкам и рифам, которые они "открыли" своими боками в тех местах, где промер не обнаруживал никакого повышения дна. Это "сахарные головы" - вздымающиеся со дна огромные конические скалы, по скатам которых скользил грузик лота, промеряющего глубину.
