— Эй ты, старая развалина, бородач проклятый, что ты сделал с моей рани[27]? Уж не подсыпал ли ты ей яду? Отвечай, не то подожгу твою бороду!
— А ты все такое же похотливое животное, каким был раньше! Моя родная мать — твоя рани, а ты — мой добрый отец… Что, удалось тебе выбраться из дубового гроба?
Не выбеги Кралевич из дома, был бы у этой сказки плохой конец. Но он ушел, и снова потянулась перед ним бесконечная дорога.
Мой дед встретил его где-то в задунайском краю.
Эту сказку рассказывали гвоздари, те, что приходили из деревень. Я тогда был еще маленьким. С тех пор я забыл о ней. И вот только теперь я вспомнил ее, чтоб снова рассказать вам и, грешным делом, прослезился. Таковы старики — им недолго заплакать. Разве вам не хочется иногда начать жизнь сначала? Сколько раз желал я, как и Кралевич, чтобы то или другое плохое мое дело оказалось несовершившимся. Вот взять хотя бы Кралевича. Он добился в жизни всего, чего хотел. И все же в конце концов решил отречься от своего прошлого и начать жизнь сначала. Когда беда случается не по нашей вине, это не так обидно, мы легче миримся с ней. А Марко сам, значит, был виноват, потому и захотел он, чтобы все оказалось несбывшимся. Ну, а что говорит конец сказки? Мудрая это сказка! Если бы двадцать стариков захотели выдумать конец, то и они не придумали бы такого! Где человеку додуматься!
В конце пресвятая Марья сказала Марко: «Всевышний воскресил моего сына, но распятие так и осталось распятием!» Ведь и у Марко воскресли и отец и мать, а толку-то что ему было от этого?
Это очень умная сказка. Марко убил их — плохо. Они воскресли — тоже плохо.
И теперь, когда хоронят кого-нибудь и жена или мать плачет и рвет на себе одежду у смертного одра: «Зачем ты, господи, отнял его у нас, верни нам его!» — я молчу, никого не утешаю. Ведь можно вызвать семейную ссору. Меня и так недолюбливают, а если я еще вмешаюсь не в свое дело, может быть еще хуже. При том думаю я вот что: «Каково тебе пришлось бы, если бы покойник вдруг сел в гробу!» Разве не любил я свою мать, которая меня до десяти лет грудью кормила? Любил, да так, что просил зарыть меня вместе с нею, когда ее опускали в могилу. А разве захочу я теперь, чтобы она воскресла из мертвых? Да боже меня сохрани от этого! И услышь она эти мои слова, знаю, простила бы мне их, непременно простила бы.
Еще рассказывать? На что вам столько сказок? Вот смотрите, пока вы тут сидели да слушали меня, я сделал несколько фунтов каблучных гвоздей. Ну что вы сидите сложа руки? Взяли бы хоть мех к горну поднесли, что ли? Слушайте меня и раздувайте мех, когда я прикажу, как я только что это делал. Утречком хочу пару хомутиков послать кровельщику, зять снесет.
