Так или нет, жажда немедленной и расчетливой мести или что-то другое, более значительное, не давали ему внутренней свободы для легкого и короткого пути к людям.
Так или нет, но он один виноват во всех своих бедах. И не только в том, что позволял издеваться над собой, что прислуживал, потеряв человеческое лицо, по и в том, что, покоренный, не сделал даже попытки к своему освобождению, к тому, чтобы хотя бы косвенно помешать преступникам уверенно и безнаказанно идти своей черной дорогой.
Так или нет, по дальше он не сможет жить с этим пятном. Ведь главное — по просто выжить. Прожить в моральном бездействии отпущенные тебе годы. Если каждый будет молча покоряться злу, не расползется ли оно так широко, что с ним и не справиться?
И он пошел — без пищи, уставший до предела, истощенный, избитый и хромой, — пошел в ту сторону, куда ушли Косой и Чиграш. Зачем — он еще сам точно не знал, но ясно было одно — чем дальше он будет идти своим новым путем, тем скорее узнает, что его ждет, тем лучше поймет, что ему делать, как ему жить…
К вечеру Леня доковылял до того злополучного места, где его бросили умирать. С этого места он и начнет жить заново. И тут, словно подтверждая правильность его решения, нашла его новая удача, просто неслыханная в его положении, — он увидел свой брезент, брошенный за ненадобностью его бывшими хозяевами, причем даже с двумя привязанными к нему обрывками веревок. Теперь у него будет жилище. Дом!
Верно: детское живет в человеке до седых волос. И в Лениной душе, еще не остывшей от пережитого, взыграл старый друг Робинзон. Вернулась, правда, в ином качестве уверенность в себе, снова пришло доверие к лесу, навсегда исчезла грязная и грозная старуха. Тайга больше не пугала его, она опять стала ему верным другом, который даст приют, пищу, укроет, если надо, от вражеского глаза.
Леня стал готовить ночлег — основательно, с удовольствием. И не только потому, что крайне нуждался в настоящем отдыхе, что вновь вступал в свою детскую игру в приключения, но еще и потому, что готовился к борьбе, к настоящей — суровой и опасной схватке, где, кроме леса и походного опыта, не было у него союзников.
Он высмотрел уютное углубление под корнями упавшей ели, сплошь засыпанное сухой хвоей, и стал ломать лапник. Причем на этот раз он не просто стелил его, а втыкал ветки в землю частыми рядами, так, чтобы получился густой пружинистый матрас. Поверх него он положил сложенный вдвое брезент и снова стал закладывать его сверху лапником — часто, крест-накрест. Потом на случай ночного дождя наложил его и на корни ели.
