— Похмелиться бы, — вздохнул Чиграш, выходя за Косым на тропу. — Ну уж до другого раза. Когда недоделанный наш снова магазин возьмет. Может, и нам поднесет по маленькой.
Они шли впереди, о чем-то переговаривались. До Лени доносились только отдельные слова: прииск, охрана, мать-перемать. Да он и не прислушивался. Весь нацеленный на то, чтобы пересилить боль, не думать о ней, он мечтал. Мечтал о том, как, вымывшись теплой водой, ляжет в чистую постель, зажжет торшер с зеленым абажуром, возьмет толстую книгу про путешествия и, не дочитав страницу, сладко уснет, а проснувшись, будет твердо знать, что все случившееся с ним просто дурной сон, который навсегда останется в прошлом, позабудется, а если и вспомнится когда-нибудь, то только для того, чтобы подчеркнуть, как теперь чиста, прекрасна и безопасна его жизнь. Но это само не придет; чтобы так стало, нужно что-то сделать, перешагнуть неясный еще порог, совершить трудный поступок. И никто за него этого не сделает. Свою жизнь надо заслужить самому. И только он один за нее в ответе…
Косой и Чиграш спустились по склону, пересекли высохший ручей и стали быстро взбираться по каменистой осыпи к вершине скалы. Леня сильно отстал, разбитое тело плохо слушалось его, каждый шаг отдавался болью в каждой косточке, в каждой мышце. По ногам били катящиеся сверху камни, которые вырывались из-под ног Чиграша. Он и вообще-то ходил плохо, как корова, а сейчас, видно, нарочно старался, чтобы побольше камней скатилось Лене под ноги.
— Догоняй, догоняй, — приказал Косой. — А то на веревке поведу.
Леня, по привычке восприняв окрик, заспешил, оступился, споткнулся, охнул. Рюкзак потянул его вниз, в сторону обрыва, он выставил неудачно левую ногу, и что-то в ней хрустнуло, рвануло огнем — Леня упал, покатился вниз и потерял сознание.
Первое, что он услышал сквозь звон в ушах, — бешеную ругань Чиграша.
— Ну все… конец котенку. Отходил за печку… спать. Скучно без него станет. Заместо кловуна был.
— Сломал, что ли? — наклонился к Лене Косой. — Или вывихнул?
— Так и так не ходок, — сплюнул Чиграш. — Обуза.
— Может, дернуть?
— Да ну его… Орать начнет. Недалеко ушли еще, сбегутся.
— Что делать будем? Знает он много.
До Лени еще не доходил смысл разговора — для него ничего сейчас не было на свете, кроме дикой боли в стопе.
— Да пусть валяется. Кто его здесь найдет!
— Знает много. — Косой снял с плеча карабин, передернул затвор. — Нас, видать, уже всерьез ищут. Могут на него набресть. Тогда хана.
