Рассказы о землепроходцах | страница 9

Место над Кунгурской ледяной пещерой до сих пор называется Ермаковым городищем. Память народа сохранила до наших дней около тридцати названий на уральских притоках Камы, так или иначе связанных с Ермаком.

Полновластным хозяином в чусовских вотчинах стал двадцатипятилетний Максим Яковлевич.

Лето выдалось неспокойное. Едкой гарью тянуло с верховьев реки — там горела подожженная преподобным Трифоном тайга — и по воде несло трупы задохнувшихся в огне животных.

Пожар начался так. Выжигая для пашни лес, Трифон ушел молиться и не уследил, как перекинулся огонь на заготовленные крестьянами дрова. Крестьяне вместо того, чтобы тушить пожар, первым делом кинулись ловить отшельника. Поймали, сбросили со скалы, но, увидев, что он остался жив, кинулись снова догонять его, а пожар за это время ушел в тайгу.

К счастью для будущего святого, возле берега стояла лодка. Он прыгнул в нее. Лодка, покачнувшись, отошла от берега и быстро поплыла по стремнине.

Отшельника перехватили в Нижнечусовском городке. Максим велел надеть на него железо и бросить в темницу.

«Скоро и сам ты понесешь то же!» — предрек Трифон, но Максиму было недосуг вдумываться в пророчество. Уже донесли лазутчики, что просочились из-за Камня[6] войска пелымского князя Кихека и не сегодня-завтра следовало ждать их у стен городка. Дни и ночи проводил Максим с Ермаком на городских стенах.

Были и другие недобрые знаки. Прибежал из леса вогулич со стрелою в спине, упал у ворот и умер. Когда вышли посмотреть, увидели: оперение у стрелы золотое. Кучумовской была та стрела...

С Кучумом воевать Максим не собирался. Могущественным был хан, подчинивший себе Сибирь. Он и московскому царю мог писать: «Хочешь миру — и мы помиримся, а хочешь воевать — давай воевать будем». Куда уж тут ему, Максиму? Нет, не воевать он хотел, а пробиться на пожалованные в Сибири земли, укрепиться там, а дальше уж... Там будет видно, что делать дальше.

Но не с кем было посоветоваться.

Горечью лесного пожара пропитался воздух. Максим по ночам вставал с постели, долго сидел у стола, сжав руками голову... Не вовремя, ох, не вовремя отлучился дядя. Максим одевался, снова шел на стену, до боли в глазах вглядывался в мутноватые рассветные сумерки.