— По-моему, только кажется, будто помогает, — сказал я, — да и то не более чем на полчаса. — И это мнение я вынес из лет моей юности.
Эйхман решил пошутить.
— А знаете, — начал он, — вот насчет тех шести миллионов…
— Да?
— Могу уделить вам парочку-другую из них для вашей книги, — хихикнул он. — Мне-то зачем так много.
Полагая, что на пленку наш разговор не записывался, преподношу сию шутку истории. Типичная такая запоминающаяся шуточка Чингисхана от бюрократии.
Возможно, Эйхман хотел заставить меня осознать, что и я убил массу людей длинным своим языком. Но вряд ли он был настолько тонок при всей его многоликости. Наверно, начни мы когда-нибудь выяснять это всерьез, из всех своих шести миллионов убийств он не уступил бы мне ни одного. Ведь начни он раздавать их направо и налево, образ Эйхмана, каким его видел сам Эйхман, поблек бы и исчез навсегда.
Конвой увел меня, и единственный наш следующий контакт с Человеком Века состоялся в форме записки, таинственным образом переправленной из его тель-авивской тюрьмы в мою иерусалимскую. Записку уронил у моих ног в прогулочном дворике неизвестный мне заключенный. Я подобрал ее и прочитал следующее: "Как, по-вашему, без литературного агента обойтись никак нельзя?". И подпись — "Эйхман". Я послал ответ: "Если хотите попасть в список клуба "Книга месяца" и делать по книге фильм — никак".
30: Дон Кихот…
Мы решили лететь в Мехико-Сити: Крафт, Рези и я. Таков был принят план. Доктор Джоунз же собирался обеспечить не только самолет, но и теплую встречу на месте.
Из Мехико-Сити мы отправимся на машине, обследуем окрестности, найдем подходящую деревушку и осядем там до конца дней своих.
Такой очаровательной фантазии мне давно уже в голову не приходило. И казалось не только возможным, но и безусловным, что я снова начну писать.
Я робко сказал об этом Рези.
Она заплакала от радости. Искренней ли? Кто знает. Я могу лишь засвидетельствовать слезы — мокрые и соленые.
— Неужели я хоть как-то причастна к этому невероятному, этому божественному чуду? — спросила она.
— Всецело, — ответил я, обнимая ее и привлекая к себе.
— Нет, совсем чуточку, — ответила Рези, — но хоть чуточку, благодарение Богу за это. Самое большое чудо — это талант, с которым ты родился.
— Самое большое чудо, — возразил я, — это твой талант воскрешать мертвых.
— Воскрешает любовь. И меня любовь воскресила тоже. Разве раньше я жила?
— Написать об этом? — спросил я. — Станет ли это моей первой темой в нашей мексиканской деревушке на краю Тихого океана?
