— Я желаю вам всяческих успехов в этом мире, мистер Кэмпбелл, — покачал головой Уиртанен, — но эта война никому не позволит по-прежнему заниматься своим мирным ремеслом. И, как ни жаль мне говорить это, — продолжал он, — но чем больше разгуляется нацизм, тем меньше вам придется спать по ночам как убитому.
— Посмотрим, — выдавил я.
— Вот именно — посмотрим, — отозвался майор. — Поэтому я и сказал, что окончательный ответ вы мне дадите не сегодня. Окончательным ответом станет вся ваша дальнейшая жизнь. Решившись работать, вы будете работать исключительно в одиночку, завоевывая столь высокое положение среди нацистов, какого только сумеете добиться.
— Прелестно, — буркнул я.
— Будете настоящим героем. Раз в сто смелее среднего человека — вот и вся прелесть, — ответил он.
Мимо нас прошли прямой, словно аршин проглотил, генерал вермахта и толстяк в штатском с портфелем, со сдержанным волнением обсуждавшие что-то на ходу.
— Здрасьте вам! — дружелюбно бросил им майор Уиртанен.
Презрительно фыркнув в ответ, они проследовали дальше.
— В самом начале войны вы добровольно пойдете на смерть. Ведь если даже вас не поймают и вы доживете до конца войны, ваша репутация будет замарана и вам вряд ли останется ради чего жить.
— Вы придаете вашему предложению неотразимо привлекательный вид.
— Думаю, что у меня есть шанс сделать его привлекательным именно для вас. Я видел вашу пьесу. И прочитал ту, что готовится к постановке.
— Да? И что же вы из них почерпнули?
— Что вам по душе чистые сердца и героические натуры, — улыбнулся Уиртанен. — Что вы любите добро и ненавидите зло. И что вы — романтик.
Главной причины, позволявшей предположить, что я соглашусь идти в шпионы, он не назвал. А главное заключалось в том, что я был несостоявшийся актер. Роль же шпиона того сорта, что описал мой собеседник, обещала возможности грандиозного лицедейства. Я всех надую блестящей имитацией нациста до мозга костей.
И надул. Я стал таким напыщенным и самодовольным, будто был правой рукой Гитлера, и никто не видел моего настоящего "я", загнанного далеко в глубь души.
Могу ли я доказать, что был сотрудником американской разведки?
Вещественным доказательством номер один служит моя несвернутая белоснежная шея. И это единственное вещественное доказательство, каким я располагаю. Те, кому надлежит установить мою виновность или невиновность в совершении преступлений против человечности, приглашаются к дотошному изучению его во всех подробностях.
