Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 42
Нам еще предстоит убедиться, насколько «пушкинские» причины близки Веничке. Отметим пока «расовое» сопоставление: африканская кровь Пушкина и «мавританская» суть Венички Ерофеева.
Второе литературное событие в жизни бригады – поэма Блока «Соловьиный сад». Бригадир предлагает произведение великого символиста своей разношерстной бригаде, незамысловато объяснив сюжет поэмы: «…там в центре поэмы лирический персонаж, уволенный с работы за пьянку, блядки и прогулы» (138).
Разберемся в содержании поэмы. Ее герой – труженик, созидатель. Его простая жизнь на берегу океана скрашена близостью волн, усталостью и радостью отдыха, маленьким домиком, преданностью рабочего животного. Но на пути героя оказывается мир за оградой, «чуждый край незнакомого счастья», «соловьиный сад». Плененный, он входит в этот мир. И как рвался на охоту покинувший богиню любви Адонис, глядя в детское прекрасное лицо возлюбленной, герой слышит шум вечной, неумолкающей, пульсирующей жизни:
и покидает райский сад[75]. Но возвращение оказалось невозможным. Все сместилось в привычном мире. Однажды узнавшая плен «соловьиного сада» душа не принадлежит больше миру простых вещей. Герой отрезан от собственного прошлого.
Веничка очень настаивает на прочтении «поэмы»:
Я сказал им: «Очень своевременная книга, – сказал, – вы прочтете ее с большой пользой для себя» (138).
Очень своевременная книга… Много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают «Мать» с большой пользой для себя[76].
Ленин
Времяпрепровождение «лирического персонажа» в Веничкином травестийном изложении вполне совпадает с образом жизни коллектива: пьянка, блядки и один непрерывный прогул. Жизнь рабочих удивительно отгорожена от мира, спят они в рабочем помещении. Существование их – дикая пародия на блоковскую поэму: пьянство, халтура, Нинка. Альтернатива героя «Соловьиного сада»: два мира глубоких чувств, неодолимого очарования, любви, созидания, мужества, расплаты. Что должны почувствовать от «сознательного подхода» к своей жизни члены Веничкиной бригады? Куда, с каким опытом, с какими потерями выйдут они из замкнутого круга прозябания? Какое прошлое должны они противопоставить настоящему? Чтобы заглушить остроту этих вопросов или не задавать их, есть алкоголь. И его нужно много, так что в ход идет самое простое, дешевое и резкое: «…и восторжествовала „Свежесть“. Все пили только „Свежесть“» (138). Ибо пронзившее каждого от бессмертной поэмы имело простой и резкий смысл. «О, свобода и равенство! О, братство и иждивенчество! О, сладость неподотчетности!» (138) – лукавит бригадир в сознании неизбежного: «Итак, каждый из вас отдаст за себя отчет Богу» (Рим. 14: 12). «Равенство, – писал Бердяев, – есть метафизически пустая идея, социальная правда должна быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве»