Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 127



. Присутствие всех этих черт в «Москве – Петушках» самоочевидно.

Каждый из серьезных жанров высмеян или обыгран пародированием, травестированием, сатирической стилизацией, анекдотом. Предложенное Синявским (Абрам Терц) определение жанра «анекдота»[249] следует признать совершенно справедливым. Короткая занимательная история, в которой ярко отражаются нравы и характер эпохи, – старинное понятие об анекдоте. Анекдот – неподкупный летописец и маленький философ, сохраняющий в себе дух жизни, смеха и слова. Героем правдивого анекдота и свидетелем глубокой трагичности бытия вошел в русскую литературу блистательный и пьяный мудрец с трезвостью острого ума, прелестью сокрушительного сарказма и больной исстрадавшейся душой.

«Жанровая память» автора «Москвы – Петушков», несмотря на все его более позднее отрицание интереса к определению жанров, создала произведение, полное захватывающей, искрящейся игры с разнообразнейшими жанровыми традициями.

Роль и функции различных областей цитат

Красочность и развлекательный характер книги достигаются Венедиктом Ерофеевым с помощью цитатной мозаики. Спонтанность повествования сочетается с богатым использованием духовных традиций и исторического опыта. Мистификации, пародии, травести, стилизации, гримасы, саркастические намеки, неожиданность комбинаций, обостренный скептицизм, доведение до абсурда затасканных банальностей – клубок, распутываемый читателем при соприкосновении с текстом «Москвы – Петушков». Причудливое внеканоническое сочетание гетерогенных элементов стиля и жанра, сюрреалистичность повествования и его всепроникающая ирония – все позволяет определить книгу Венедикта Ерофеева как гротеск.

Библейские цитаты, вкрапленные в текст, играют решающую роль в первой и четвертой частях. Придавая повествованию апокрифический характер, они определяют духовную драму героя, чья судьба сопоставлена с судьбой Иисуса Христа. Эффект достигается двойной: трагедия советского алкоголика приобретает вневременной размах, переплетаясь с вековым духовным и мистическим опытом, отраженным и обобщенным в библейских образах. Контраст и внешняя несусветность такого сравнения придают Веничкиной мистерии карнавальное значение и звучание. Государство, в котором происходит действие, – богоборческое не только по доктрине абсолютного атеизма, но по своей сущности. В отношениях с Богом существует навязанный извне разрыв, осложняющий трудный путь к вере. В «бездне» этого разрыва захлебывается водкой герой «поэмы». Три линии: судьба героя от «Гефсиманского» рассвета до распятия, отношения Отца и Сына, отраженные в любви к запетушинскому малышу, и символизирующая греховное падение чистая и прекрасная женщина – составляют содержание религиозного, мистического конфликта книги. Все три сходятся к последнему решающему вопросу: о воскресении. Ответ на него страшен: трагедия необратима, жизнь погружается в хаос, герой гибнет навсегда в одиночестве и безгласности. Отношение и связь «Москвы – Петушков» с Евангелием в этих главных сюжетно-идейных пластах – гипертекстуальны. По всему тексту щедро рассыпаны цитаты Ветхого и Нового Заветов. Вопрос, уже поставленный во введении, который остается открытым к концу анализа текста: является ли, например, эпизод изгнания из вокзального кабака невольной реминисценцией Евангелия или сознательно продуман автором в соотношении с новозаветным текстом? В итоге можно сказать, что воздействие на текст библейских источников придает «поэме» Венедикта Ерофеева мистическое значение и трагическое звучание, сюрреалистически заостряя самоиронию, сарказм, парадоксальность и сатирический характер повествования.