Спасаясь, герой отрывается от героических и пьяных масс: «Я ухожу от вас. В Петушки». Но пережив во сне историю и судьбу своей страны, он теряет заветный город, приют его души и главного «я». Окружающие начинают воспринимать его в странных перевоплощениях: ребенок – по аналогии с «внучком», военный – по ассоциации с «декабристом», женщина – «Жанна д’Арк» петушинского направления[207]. Эта последняя персонификация его несомненно мужественной фигуры особенно поражает В. Е.:
«Милая странница!!!?»
Я вздрогнул и отошел в другой конец тамбура. Что-то неладное в мире ‹…› Я на всякий случай тихонько всего себя ощупал: какая же я после этого «милая странница»? (196–197)
Вспомним лермонтовское: «Тучки небесные, вечные странники…»[208] «Тучки» – слово женского рода. Дважды они обозначены мужскими существительными: странники, изгнанники. «Тучки» – символ бесприютности, внеземной отстраненности, холода. Пол – самая земная человеческая примета. С его «потерей» запутанность пути героя «Москвы – Петушков» приобретает вселенский характер. Гротеск стремительно перерастает в трагедию:
Чернота все плыла за окном, и все тревожила. И будила черную мысль (198).
__________________
Моцарт
Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мной повсюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
Сальери
И полно! Что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти „Женитьбу Фигаро“»
[209].
Веничка следует двойному совету: выпив, он бросается к поэзии. Сначала – стилизация нравоучительного Саади: «…будь прям и прост, как кипарис, и будь, как пальма, щедр» (196). Далее – Есенин:
Постой, Веничка, не торопись. Глупое сердце, не бейся (204).
____________________
Глупое сердце, не бейся,
Все мы измучены счастьем,
Нищий лишь просит участья,
Глупое сердце, не бейся
[210].
Путь из «четвертого тупика» в Петушки оказался дорогой во тьму. Круг смысловой композиции начинает замыкаться. Безумие, потеря сознания, гибель наваливаются на героя. Опять: «…сердце вступило в единоборство с рассудком», – пытаясь смягчить сознание подступающего конца (198).
Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой – таково мое мнение. Да если она тебе и не нравится – она от этого тьмой быть не перестанет. Значит, остается один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать (198).
