Актеры | страница 41



Наташа выразительно посмотрела отцу в глаза и чуть-чуть повела головой в сторону сада.

— Верно! Молодец, дочурка! — сказал Николай Павлович. — Видите ли в чем дело, Наташа хочет сказать, что мы можем вам предложить для жилья наш флигелек. Он у нас совсем свободный. Там комнатка, сени и кухонка… Вон он, видите, в саду? — Горелов подвел меня кокну и показал очаровательный маленький, как будто вышедший из детской сказки, домик, сплошь покрытый вьющимся диким виноградом. Я был так тронут, что не находил слов для благодарности.

— Вы погодите благодарить, — шутливо отмахнулся Горелов, — может быть, вам и не подойдет наш «дворец».

— Не может быть, — сказала Наташа, — я уверена, что господину Гарянову он очень понравится… Пойдемте, я вам покажу наш пряничный домик.

Мы с Наташей пошли осматривать «квартиру». Какой чудесный сад был у Гореловых! Наташа с гордостью показала мне цветущие яблони, вишни и сливы, клумбы роз…

— У нас махровые розы, — говорила она, — белые, чайные и пунцовые. Смотрите, а сирени сколько!

В саду цвели ирисы, анемоны, бледно-розовые и бледно-лиловые пионы.

— Как у вас хорошо! — невольно сказал я. Она благодарно взглянула на меня.

— У нас лучше всего на свете… Вы увидите, — почти по-детски сказала она. — Пойдемте в домик.

Домик оказался чудесный. В нем, как у старосветских помещиков, все пело: и двери, и половицы, и, как уверяла Наташа, сверчки. В комнате стояла скромная узкая кровать, застланная ослепительно белым одеялом, круглый стол со старинной вышитой скатертью, цветы на подоконнике и на столе, два-три обтянутых кожей старинных стула да полка с книгами… Пахло в домике мятой и какими-то сухими травами.

— Это баба Анна здесь свои травы сушит, — объяснила Наташа.

— А кто это баба Анна? Ваша бабушка? — спросил я.

— Нет. Моя бабушка давно умерла… я ее почти не помню. А мама умерла, когда мне было всего две недели… Вы знаете, папе так тяжело было, я даже не знаю, как он перенес мамину смерть… Он тогда и сцену бросил и уехал со мной в деревню. Мы целых два года в деревне жили. А потом папа переехал сюда. Актеры обычно много разъезжают по городам, а папа никуда отсюда не хочет уезжать, — рассказывала Наташа. — И я не хочу. У нас есть много актеров, которые здесь работают по нескольку лет: не хотят с папой расставаться. Да и город им нравится.

— Как же вы росли, Наташа, — спросил я. — Кто заменил вам мать?

— Папа, — серьезно ответила девушка. — После смерти мамы он дал себе слово никогда не изменить ее памяти… и остался верен своему слову. Мы с ним такие большие друзья! А как ему было тяжело! Он боялся меня оставлять на нянек и мамок и всегда брал с собой в театр. Завернет в свой гамлетовский плащ и несет в театр. Он гримируется, одевается, а я сплю у него на диванчике. А диванчик на сцену возьмут… на «Иоанна Грозного» или на «Камо грядеши» или на «Материнское благословение», а меня на гримировальный столик положат. В театре все над папой смеялись и говорили, что если бы можно было, он бы и все роли играл со мной на руках, даже Гамлета.