Антрепренеры, конечно, постоянно были окружены актрисами и актерами, жаждущими и алчущими ангажемента, а таких было большинство. Тут же бывал режиссер-предприниматель знаменитый Иван Ростовцев, внешностью похожий на Костылева из пьесы Горького «На дне». В своих записках Н. И. Собольщиков-Самарин называет его нежно «Ванечка». О, сколько кровушки этот Ванечка выпил из бедных актеров, особенно актрис… Актеры его просто звали «Ванька Каин».
Бывал тут и знаменитый Шпонька, суфлер, который пешком исходил всю Россию: поездов он не признавал. Он обычно телеграфировал своему антрепренеру: вышел тогда-то…
Часто можно было видеть окруженного антрепренерами, режиссерами и актерами известного тогда редактора журнала «Театр и искусство», театрального критика — «грозу актеров», колоритнейшую фигуру с огромной бородой и шевелюрой — Кугеля и рядом с ним его жену, яркую актрису гигантского телосложения, создательницу театра «Кривое зеркало» Холмскую, театрального критика, внешне похожего на художника Левитана, Эфроса, редактора театрального журнала «Рампа и жизнь» Бескина, известного одесского критика Лоренцо.
Театральное бюро, антрепренеры, режиссеры того времени вершили театральные судьбы. Какое великое счастье, что сейчас нет этого позорного театрального рынка купли и продажи талантов, человеческих сердец. Все это стер с лица земли Великий Октябрь.
* * *
В последний год учебы в студии со мной и моими товарищами произошел забавный случай.
Мы, старшекурсники, ставили спектакль «Разбойники». Дело было летом. Спектакль мы давали на даче у одного известного адвоката В. В. под Киевом, в Боярке. Дочь этого адвоката училась в нашей студии. Спектакль шел с благотворительной целью: деньги должны были пойти на революционные цели. И вот в самый разгар спектакля нагрянула полиция. Всех нас в гриме и костюмах под конвоем повели в участок. Продержали несколько часов и только благодаря связям адвоката — отца нашей студийки — нас утром выпустили, и мы в костюмах и гриме «Разбойников» под общий смех идущих на работу горожан возвращались обратно на дачу, где была наша одежда.
В Киев приезжала на гастроли в театр Соловцова М. Н. Ермолова. Первый раз я увидел ее в роли Жанны Д’Арк.
В спектаклях М. Н. Ермоловой я решил быть только зрителем, хотя мог бы в качестве статиста изображать солдата армии Жанны Д’Арк, но это бы мне помешало видеть по-настоящему великую русскую актрису. И вот я — зритель. Сижу на галерке, затаив дыхание. Театр переполнен. Зрительный зал шумит, точно бурное море. Рядом со мной рабочая молодежь. Все как-то особенно взволнованы. Студенты в сапогах, у многих очки, пенсне, длинные волосы. У всех блестят глаза, раскраснелись щеки. Везде шепот: «Ермолова, Ермолова… Мария Николаевна…» Пошел занавес. В зрительном зале наступила такая тишина, что малейший шорох был слышен. Я ничего не помнил, никого не видел, я только ждал Ермолову. И вот она появилась на сцене. Мое сердце забилось, я был близок к обмороку, так велико было мое волнение и ожидание. Ермолова заговорила. Такого голоса я никогда не слыхал — немного низкий, с волнующими нотами… Ее огромный талант все больше и больше захватывал меня. Все мы — и галерка, и партер — были точно загипнотизированы. Жанна Д’Арк — Ермолова призывает в бой на врага — и уже огромная армия, все мы, молодежь галерки, партера встали и все как будто ринулись в бой. Никогда во всей своей жизни не забуду я этот спектакль, Жанну Д’Арк. Горели сердца, сжимались кулаки, мы кричали, неистовствовали, бросали шапки, фуражки, вызывая Марию Николаевну. Мария Николаевна выходила бессчетное число раз на наши вызовы. Наконец, начали открывать только маленький занавес (по тому времени для вызова в большой занавес, который поднимался кверху, был вделан маленький для поклонов). Мы были у рампы, протягивали к ней руки, я видел ее близко-близко, она выходила и одна и со своими партнерами, но я видел только ее, эту гениальную, незабываемую непревзойденную русскую актрису.
