Чувство вины | страница 20



До какого-то возраста всё просто и понятно: дружишь, слушаешься взрослых, хорошо кушаешь и играешь в игрушки. Но чем дальше, тем враждебнее реальность, окружающая тебя. Доверять людям всё страшнее, особенно, когда начинаешь понимать, что ты – не они. Твое мироощущение и ощущение себя в мире, кардинально отличается от общественно приемлемого. И самое пугающее во всем этом – тебе не с кем поговорить. Ощущение, что никто не в состоянии тебя понять, что в лучшем случаем они посмеются над тобой, а в худшем – вообще убьют. Родителям не нравится, как ты себя ведешь, учителям – как выглядишь, друзьям – о чем говоришь, а в общем и целом, ты никому-никому не нравишься и одиночество становится твоим перманентным состоянием. Ты привыкаешь говорить с самим собой, глушишь скуку книжками и сериалами, часами сидишь в соцсетях, только там находя оправдание своим не правильным мыслям.

Я понял всё, только когда начал разбираться сам. Не хочется вешать ярлыки, но сейчас я знаю, что «гетеро» и «цис» – это не про меня и от этого легче. Значит, я не какой-то больной, не сумасшедший и не особенный, просто совсем не тот, кем меня ожидали увидеть. Этот факт многое поломал в моей жизни, начиная от отношений и заканчивая планами. В родном городе меня не поняли. Я не злюсь, но быть здесь немножечко больно. Приятные воспоминания о беззаботном детстве, мешаются с травмирующими и тревожными кадрами юношества. От этого на душе совсем странно и мутно, не получается объяснить хорошо мне или плохо, счастлив я или несчастен.

Еще грустнее вспоминать пережитое, когда слышишь свои же страхи из чужих уст. Ева говорит те же вещи, что когда-то хотелось сказать и мне, но у меня не было никого, а у нее есть целый я, готовый выслушать без осуждения и дать совет. Кажется, что ей со мной очень повезло. Не берусь отрицать это утверждение, но и говорить о его достоверности – тоже. В один момент я собирал людей по кусочкам, а в другой – разбирал на запчасти без сожалений.

Тем утром, последнее, чего мне хотелось, это просыпаться. Прошлая ночь казалась каким-то сюрреалистичным сном, сценой из странного артхаусного фильма о подростках и сексуальности. Сначала меня целует Ева, и вот мы уже, вроде как, встречаемся, хотя меня никто особо не спрашивал. Потом с её же подачи я целую Икара, который тоже требует от меня какой-то ясности. Хотелось просто плюнуть на всё это и уехать домой. Туда домой, в другой город, где тишина квартиры нарушается только закипающем чайником. Где посиделки с друзьями, перекуры в форточку, подработка и рефераты, бутерброды на засохшем хлебе и никаких тебе любовных драм. Стол, стул, четыре стены, пол, потолок. Дом. Тишина и покой. Никакой Евы с рыжими веснушками и розовой челкой, с этими её шуточками и непрекращающимися разговорами, с шилом в заднице и руками под моей майкой. И никакого Икара с щенячьими глазками, черными кудряшками и мягкой смуглой кожей. Ни запаха лаванды, ни запаха сигарет, ни вкуса вишневой колы, ни вкуса пепла. Только квартира и покой.