– Заведующий у аппарата. Поесть не дадут – перерыв у меня, не видите, что ли? Перезвоните!
Он явно намеревался бросить трубку, но я успел остановить его за миг до этого. Собравшись с духом, я тихим, но угрожающим голосом сказал:
– Подполковник федеральной службы безопасности Борщёв на проводе. Вы – лейтенант Слизень?
В трубке повисла растерянная тишина, а затем раздалось робкое:
– Э-э, да… то есть так точно… то есть никак нет! В смысле, младший лейтенант Слизень! А не лейтенант Слизень!
– Не имеет значения. Я нахожусь на КПП завода. Почему вы ещё не здесь для передачи спецгруза? Жду немедленно.
Не ожидая никакой реакции, я повесил трубку и потянулся утереть пот со лба – но вовремя остановился, увидев круглые глаза бабки, только что осознавшей, какую птицу она оскорбила, безмолвно послав меня куда подальше. Я часто испытываю проблемы в коммуникации с людьми при исполнении, особенно отягощенных синдромом вахтера, – но, кажется, эту репризу я отыграл отменно. Посмотрим, удастся ли мне столь же умело вытащить и остальной спектакль.
Не прошло и двух минут, как через двери проходной влетел, пыхтя и отдуваясь, чрезвычайно полный пожилой человек в потрепанном коричневом костюме. Он так торопился, что забыл надеть шубу, но всё равно его лысина нездорово блестела от жара. Подбежав ко мне, Слизень (а это, без всяких сомнений, был он) протянул было для приветствия руку, но тут же спохватился и неловко вытянулся по стойке смирно, безуспешно пытаясь спрятать живот:
– Младший лейтенант Слизень, Всеволод Рудольфович. Служу здесь по снабжению. Добро пожаловать к нам в Мантурово, товарищ подполковник!
Я несколько смягчился, и даже сам протянул ему руку:
– Борщёв Максим Анатольевич, подполковник госбезопасности. Прибыл к вам из Москвы по сами знаете каком делу. Где груз?
– Максим Анатольевич, дорогой, что же вы нас не предупредили? Мы бы подготовились, организовали встречу по-человечески, а то ждали вас только послезавтра, как в письме… А приборчик ваш – не имею права выносить без накладной, так что извольте за мной проследовать на склад…
Вот как, подумал я, а вслух недовольно пробурчал:
– Ну что ж, давайте тогда работать, да побыстрее. Пройдемте.
Толстяк кинулся открывать мне дверь, чуть не кланяясь. Не знаю, как в этой сцене смотрелся я, а он точно переигрывал: никого он не боялся – ни бога, ни чёрта, ни московских ревизоров, – или за кого он там меня принял…
Территория промзоны гармонично вписывалась в уже знакомые мне пейзажи рабочего местечка Мантурово. За забором раскинулась необъятная, покрытая растрескавшимся бугристым бетоном площадь, по которой тут и там были разбросаны редкие одно– и двухэтажные корпуса. Как минимум, половина из них безрадостно смотрела на меня выбитыми окнами и вообще имела вид заброшенный и нежилой. В углу забора приткнулась котельная с цифрами «1934» на низкой закопченной трубе, плюющаяся жидким паром сквозь щели в темных кирпичах и раскинувшая по всему заводу щупальца труб с обвисшими лохмотьями стекловаты. В другом углу виднелась пожарная часть с башенкой каланчи, рядом с которой неровной шеренгой стояла побитая жизнью и ржавчиной военная техника: транспортеры без гусениц, древние танки с поникшими пушками и оторванными люками, и даже, кажется, стратегический ракетоносец с несчетным количеством огромных спущенных колес вдоль бортов. Архитектурной доминантой на всем этом постапокалиптическом пространстве (впрочем, не обладавшем даже мизерной эстетикой декаданса и больше всего напоминавшем свалку металлолома и отходов строительного производства) было чудовищных размеров сооружение, растянувшееся у дальнего забора, и вздымавшее свои сплошные, без окон стены, на высоту двадцатиэтажного дома. К этому, по-видимому, ангару или цеху, подходила железная дорога, исчезая в распахнутых настежь исполинских воротах. Оттуда доносился страшный грохот, но что происходило в недрах ангара, видно не было, потому что проем ворот был затянут вырывающимися изнутри клубами дыма.
