Поезд на Иерусалим | страница 15



– Добро пожаловать! – радушно сказал белый провожатый очень знакомым голосом. Он повёл рукой, и Маруся увидела, что они уже стоят у самых входных дверей. А позади…


Позади в гаснущем полусвете холодных ламп исчезал привычный старый мир. Мобильные телефоны и сосиски. Бомбочки для ванн и пергамент для выпечки. Больше нельзя будет ни раздобыть, ни подобрать, ни приобрести. И вещи, и слова безвозвратно и неумолимо уходили навсегда.

– Как же мы теперь будем? – жалобно протянули обе девушки.

– Вы тоже будете навсегда, – радушный провожатый улыбнулся. – Не бойтесь! Вам довольно будет ваших даров. Пока доберёмся до места, вам и новые дома приготовят. О, теперь всё станет по-новому… Не всем там было бы хорошо. Но вы именно из тех, кому Город понравится.

– Наших даров… – повторила Маруся. Она посмотрела на свой кошелёчек. Бисеринки переливались нежным жемчугом. Маруся щёлкнула застёжкой. Внутри, обнятый шёлковой подкладкой, лежал билетик. Простой листочек с очень светлым узорным кантом, будто белое на белом. Значит, она всё ещё может уехать… Тут она заметила в складках шёлка ещё кое-что.

Маленькая, с пол-ладони книжечка, отпечатанная на простой глянцевой бумаге. Из такой делали в былом мире бросовые рекламные листовки с пластиковым блеском. То была её первая книжечка молитв. Когда-то Маруся каждую ночь перед сном прижимала её к сердцу.


А впереди была дверь.

И ничего лишнего за ней.

Последний же враг истребится

Его странность заметили, когда он был совсем маленьким. Янчик слишком уж любил разрушать. Соберёт пирамидку или устроит башенку из песка – и на тебе, всё разметает, а потом усядется рыдать. Или растопчет жука. Задержит ногу над ним, осторожно приблизит… Вдруг – шмяк! И снова в слёзы. «Агрессия, асоциальность, он же мучителем вырастет», – в ужасе шептала мать и перебирала номера врачей в записной книжке. Мама ошибалась. Ян был не агрессивен, а перепуган. Больше всего мучился он сам.

От чувства тления всего живого, то и дело подступавшего к горлу. От тяжёлой тьмы, большей, чем потолок. От ускользавшего и растворяющегося в этой тьме образа самого себя.

От Врага.


Наиболее явственно Враг открывался в метро. Когда это впервые случилось, Яну было года четыре. Мать впервые повела его в подземку, весело рассказывая что-то про бабушку и тортик. Золотые колонны, мозаики во всю стену… Ян в изумлении раскрывал рот, задирая голову и тараща глазёнки на всё это великолепие. Но потом они подошли к перрону.