Настоящее снова оказывалось под вопросом, под гнетом бедности, лишений, перед задачей, заключающейся в необходимости понять, что произошло, и одновременно взять откуда-то силы для создания будущего, которое было совершенно неясным:
Это поколение пережило две мировые войны, а также несколько «переломов», инфляции, кризисы мировой экономики, безработицу, террор, предвоенные, военные, послевоенные годы – слишком много для одного поколения. Во что ему еще верить – и во что нужно было ему верить, чтобы суметь восстановиться? Оно больше ни во что не верит – оно ждет, оно тоже ждет.
В предвоенное время думали так: что-то предпринимать сейчас? Сейчас, когда в любой момент может начаться война? Во время войны думали: что мы можем сделать сейчас? Ничего, только ждать конца войны; нужно переждать, а потом посмотрим. Как только закончилась война, снова стали думать: делать что-то сейчас? В послевоенное время ничего не сделаешь – все имеет временный характер.[27]
Теперь из многочисленных психологических работ нам известно, что описанная Франклом позиция временного существования в послевоенные годы была заразной массовой психологической проблемой, и, вероятно, довольно легко проследить и понять причины этого ощущения жизни. Но, как было сказано, мы также знаем, что эта жизненная позиция парадоксальным образом наблюдается и сегодня, во времена относительного благоденствия, причем масштаб ее распространения вызывает беспокойство. Более того, мы также знаем, что сегодня ее усиливают два сопутствующих феномена, которые ранее едва ли наблюдались в таком размере. К позиции временного существования добавились скрытое неприятие «системы», неприятие бедствующих людей, которые ищут у нас пристанища, а также претензии невиданных доселе размеров к той самой «системе», которую при этом так активно отвергают.
Подобный ход событий примечателен уже потому, что ситуации и жизненные условия, в которых наблюдаются два относительно схожих массово психологических явления, едва ли могут быть более различными. Военное поколение жило в лишениях – мы живем в изобилии. И если военное поколение все же смогло справиться с ощущением временности жизни и на развалинах несправедливого государства построить новую страну, – то что же современное поколение сделает с этим богатым наследием, если в своих ощущениях, решениях и действиях будет руководствоваться чувством разочарования, отстраненностью, равнодушием и одновременно скрытым неприятием и отрицанием? Если и оно «ждет» (это слово Франкл использовал для описания ключевого момента временной жизни), то чего оно ждет? Что же делать этому поколению? Какие возможности ему откроются, если оно посмотрит не только на то, что с ним происходит, но и на то, за что оно могло бы нести личную и коллективную ответственность? То есть если оно взглянет не только на то, что есть, но и на то, «как должно быть»?
