…головы хунгуров? Вид неожиданный, но радующий сердце. Стражник ударил в калитку. Кричал приятелю с той стороны, а когда звякнули запоры, повел Чамбора прямо на хорошо освещенный двор, к главным дверям, что раскрылись на резко скрипнувших петлях. Через дубовый порог, выглаженный тысячами ног, перелились тепло, духота и запах живицы на сосновой щепе, горящей в очаге.
Юноша вошел внутрь и припал на колено. И вдруг оказался без малого в толпе, что создали его сестры – Евна и Мила. Обе – растущие и высокие, одна со светлыми, вторая с каштановыми волосами, заплетенными в косы до пояса.
– Братик, вернулся! – выкрикивали сквозь слезы. – Ты цел, цел?
– Где отец? – Чамбор вырвался из объятий Евны, осмотрел огромные сени, лавки и столы, стены, увешанные шкурами и коврами. – А Ярант?
– Я тут… Брат!
Тот хромал потихоньку, согнутый в поясе, придавленный горбом, несчастный младший брат Чамбора. Проигравший гонки за мечом, рыцарскими острогами и конем. Который из-за своей искалеченности должен был ходить по земле, вместо того чтобы возноситься над ней в славе на спине жеребца.
– Братишка…
Они поприветствовали друг друга. Чамбор почти обнял Яранта, поднял его и поцеловал дрожащего.
– Я жив, – выдохнул. – Видите, я вернулся.
– Где челядь? Свита?
Он тряхнул головой, поставил калеку – горбатого брата, – осмотрелся.
– А отец? Странно, что я его не вижу.
– Закрылся в подклети. Не разговаривает с нами, никого не впускает. С того мига, как пришли новости о поражении на Рябом поле.
– Веди, братишка.
Ярант, хромая, почти бежал по половицам, застеленным шкурами, в то время как Чамбор шагал следом, не уверенный, что ждет впереди. Брат взошел ступенями, грубо вытесанными из еловых плашек, на галерею и встал перед запертой дверью.
– Дальше я не пойду, – застонал. – Господин отец – там. Запретил входить.
– Бил тебя?
– Терпеть можно. Не так оно и худо, братишка. Рука уже не та.
Чамбор похлопал его по горбу.
– Хорошо, что я вернулся. Не бойся, будет лучше. Вот увидишь.
– Я молился… за тебя, брат. Есса за тобой присматривал.
– Лишь бы продолжал… – отмахнулся он. – Я видел Рябое поле. Вещи похуже смерти. Да что там!
Застучал в дверь, отворил ее и вошел, с сердцем, что было тяжелее, чем тогда, на Рябом поле, когда он готовился к битве рядом с королем.
Увидел мрачную комнатенку, покрытые толстым слоем пыли доски, запертые ставни, коптящую на столе лампадку.
И мужчину, восседающего на тяжелом раскладном стуле с поручнями, – был тот в кармазиновой сюркотте; с лысой головой, окруженной венчиком седых волос, да вислыми густыми усами. Он опирался на скрещенные руки.
