— Вот видишь, а ты боялась, — говорит он мне, заметив, что я неприлично пялюсь на его сильные руки на руле.
— То чего я боялась, ждет нас впереди.
Я знаю, о чем говорю, настоящее бездорожье начинается уже за перевалом. Там, где асфальт растворился еще лет десять назад, сначала смешавшись с гравийной дорогой, а потом заканчивается и она. Мешанина из грязи и валунов не оставляет седанам ни малейшего шанса, а вот хайлюкс под умелым управлением Марка прет вполне уверенно. Я крепко держусь за ручку и смотрю вперед настороженно. Я всегда боюсь на этой дороге застрять. К тому же серпантин еще не закончился. По правую руку, пусть и не близко, довольно крутой склон, а прямо под колёсами перемешанные колеи. Ладно хоть дождь прошел и снова светит солнышко, но развезенную дорогу оно явно не способно подсушить.
Грязь летит из-под колес. На воротах машину заносит и все мое стекло уже в крупных комьях земли. Но ничего страшного. Я знаю, до места осталось двадцать километров. Поворачиваюсь, чтобы порадовать Марка и с удивлением замечаю на его губах довольную, мать его, улыбку. У меня нет слов! Я не помню, чтобы видела, как смеется этот парень! А сейчас, он что…. Счастлив? От того, что мы, рискуя перевернуться, премся по грязище, в которой велика вероятность рано или поздно застрянем.
— Тебе что нравится что ли? — уточняю я.
— А тебе нет? — Марк выглядит немного удивленным, немного смущенным.
— Ну… мы можем застрять, мы можем упасть вон туда, — дергаю плечом в сторону склона и ловлю еще один удивленный взгляд.
— С чего ты это взяла? — спрашивает меня он.
— Так дорога плохая, машину заносит…
— Если хочешь, я могу ехать чуть медленнее, — охранник пожимает плечами. — Ее не будет заносить…
— А почему ты тогда не едешь так, чтобы нас не болтало, словно на американских горках? — возмущаюсь я, и, заметив мелькнувшее в глазах разочарование, понимаю. — Ты что кайфуешь от этого?
Марк снова пожимает плечами и говорит.
— Еще до армии, пока учился, мы с ребятами любили гонять по бездорожью на переделанных машинах. У меня был уазик с цепями на шинах. Мне нравилось.
— А потом почему перестал?
— Потом не осталось времени. Да и уазик продал. Там где я был, хватало адреналина и без экстремальных покатушек.
— А сейчас… получается тебе мало адреналина?
Он поворачивается и смотрит мне в глаза, а потом тихо с едва заметной усмешкой, отвечает: «Да», — заставляя меня судорожно вздохнуть и почувствовать, как от этого хриплого голоса по всем телу начинает разливаться желание.
