– Х-р-р-р-р-… буль-буль-буль, – ответила королева, и с ней было покончено навсегда.
– Я так, например, только докладаю, – взаимодействовал уч. секретарь.
Дверь опять хлопает, очередной раз, как всегда, никем не прикрытое.
Вот такова одна из наших застольных бесед.
...................................
С утра лицо, которому принадлежит, наверное, место в нашем повествовании, проснулось – что, вообще, хорошая мысль – встало и через немалое время стало делать гимнастические упражнения под музыку одного известного композитора в стиле монументализма, что, конечно, очень тягостно в такое тяжелое и несветлое утро и трагичное настроение, да когда, к тому же, приходится расплачиваться известной болезнью за предыдущие краткие и, может, где-то сладостные моменты общения и откровенности с людьми милыми, но к сожалению, несколько безразличными как раз к той части, которая и составляла лица этого сущность.
У композитора этого, ныне покойного, была в свое время долгая, до конца жизни его, и ничем не завершившаяся, в связи с окончанием жизни его, тяжба по поводу куска крайнего (если смотреть из окна лица) здания с муниципалитетом, а вернее, с той звериной его частью, которая не считала композиторской эту часть здания, перешедшую, по сути дела-то, к нему, к композитору, по наследству! Ослы озверевшие. Звери.
Выглянув во двор, лицо увидело колодец. Ну, да. Что же там еще на его месте появится. Как и был – колодец. С просветом в виде выхода на небольшой кусок площади, только и радости в такую погоду.
Лицо вздохнуло и выпило пива. Ничего лучше не стало вовсе. Кто это всем тут придумал, что от этого лучше становится. Ну, хуже, конечно, тоже не стало. Как оно может еще хуже стать.
Следующим утром лицо проснулось в хмуром, далеком краю с бездонным, сухим и серым небом. Край был как край, лишь только прошлое больное снимали лоскутки ветра, трогающие лицо, и гладящие по ладоням, если вперед их поставить. Деревья, глядящие мимо непонятности в простирающиеся угодья. Камыши, как водится, над озером. Домик какой-то бревенчатый – жил кто, не жил… – небольшой, покосившийся, с трещинами. Котелок, чайник. К вечеру прилетела ворона. Она вздохнула, покашляла и превратилась во фрейлину.
– Это очень ценный домик, – сказала она. – И надо нам сделать из него что-нибудь ценное для искусства. И чтобы его глубокая индивидуальность и экзистенциальность, какая-то, я бы сказала, навзрыд, обрели, наконец, ту импликацию, что в переводе означает воплощение, и стали бы, может быть, в грозном, суровом контексте времени, даже Символом того самого Обретения, которого взыщет душа, каким, несомненно, и является наш особнячок из коллекции…
