Прошел час. И два часа. И три. Я ждал. И вдруг в этом сложном гуле из тысяч составляющих услышал свой автомобиль!
Это неправдоподобно!
Совершенно этого быть не может. Но это было именно так. Отгонщик только что подкатил на сдачу мою машину.
Увидеть ее я не мог.
Я услышал.
7
Старики рассказывали, что в то утро в деревню Сухоносово прибег Кикимора болотная, божий человек Алексей.
Говорили, родился он от честных родителей в Мещевском уезде, а лет имеет от рождения — триста. Неспроста такое. Его боялись.
Косматый, нечесаный, немытый Кикимора, размазывая слезы и сопли, кричал, что наш русский флот разбит, все корабли потоплены, а доблестный христолюбивый воин адмирал Рожественский раненый, в крови взят япошками в плен, будто было ему, Кикиморе, в ночь такое видение.
На крики сбежалась вся деревня.
Покатавшись по траве, по мокрой проплешине у колодца, пошумев, подергавшись, божий человек Алексей вскочил, крутнулся на месте и на хорошей скорости по холодку, сверкая сивыми пятками поддал в Тарутино к чайной. К Савельичу. По раннему времени в чайной гостей не ждали. Мальчик Васька, Васята, седьмая вода на киселе, но Кузяев, обломком стекла скоблил дощатый стол. Илья Савельевич, сощурив хозяйский глаз, пообещал за старание, как выйдет Ваське возраст, взять его в половые. Васька не знал, что с возрастом станет доктором наук, профессором государственного права и проректором университета, поэтому старался.
Было солнечно. Пахло мытым деревом, чесноком, щами. В переднем углу гудел, набирая силу, пятиведерный самовар-туляк. В простенках между окнами висели керосиновые лампы и две картины. Одна божественного, другая светского содержания, купленная хозяином исключительно по военному времени.
На первой был изображен иеромонах Серафим, совершающий молитвенный подвиг в ночное время на камне, а со второй улыбался коренастый солдатик в шинельке, перепоясанной широким ремнем, с Георгиевским крестом на груди.
Васята как раз смотрел на солдатика, завидовал ему: вот бы с Георгием в деревню прийти, — когда дверь отворилась, в залу влетел божий человек и, как стоял у порога, так со всего роста чувиснулся на пол, задергался:
— Богородица дева, спаси, помилуй!.. Пресвятая Мария!.. Топи японские... Бдите и молитеся, да не внидете в напасть...
Из хозяйской половины в исподней рубахе без порток, босой вышел сам Илья Савельевич, зевнул, подойдя ближе, слегка ткнул божьего человека:
— Ну, чего те? Ну? Дурака-то буде валять... Шатун...
