— Может, нам сегодня уехать? Приучить его к мысли, что на лугу ведутся работы, а завтра приехать снова и взять? — спросил Губенко с надеждой.
— Завтра можно и не приезжать — его не будет. — Кристинин быстро исписывал страницу своей «топографической» тетрадки.
— Надо бы еще дальше оттянуть Денисова от машины, — сказал Старик. — Эта классическая расстановка сил выдает нас с головой.
Они подождали, пока подойдет Денисов.
— Обычно, — Кристинин выпрямился и отер пот со лба, — настоящие землемеры, и геофизики, и просто нормальные люди в этот час думают об обеде. В нашем положении они командировали бы самого молодого для переговоров в ближайший дом, поставив перед ним ответственную задачу — сварить картошку. Как, Игорь?
Денисов кивнул.
— Чего мы этим добиваемся? Первое: ликвидируем пост у леса, чем вводим в недоумение гражданина Новожилова. Второе: представляем нашему молодому другу возможность ввести Новожилова в круг флотских и заводских новостей — надо его слегка отвлечь? И здесь Игорь окажется как нельзя кстати, — он провел рукой по короткой прическе, — гораздо необходимее, чем здоровяк Удальцов и Спирин, будь они с нами… Наконец, третье: мы получаем реальную возможность пообедать. Предварительно все остальные начинают оттягиваться с теодолитом на приличное расстояние от дома и от машины. Новожилов, друзья, он вовсе не дурак, он понимает, что мы не пошлем Денисова одного его арестовывать. Пока все. Иди, Игорь, чистить картошку. И свободнее, расслабься!
— Хороший план, — сказал Губенко. Он первый двинулся с рейкой дальше к лесу. Вслед за ним потянулись остальные.
Почистив картошку, Денисов пошел к дому, стараясь не смотреть на окна. Ведро в колодце оказалось погнутыми ржавым, а толстая цепь из фасонных звеньев напомнила Денисову о морской службе на Севере.
Он не спеша выпрямил смятое ведро, потом опустил цепь. В это время на крыльце появился Лукьяныч, который не сумел вовлечь своего постояльца в разговор о строительстве и поэтому никак не хотел упустить нового собеседника. На старике была красная рубашка, заправленная в широкие, сантиметров сорок у манжет, спине, с искоркой брюки. В этом одеянии Лукьяныч имел вид ухарский, можно сказать, пижонский.
— Вот это да! — вырвалось у Денисова.
Воспоминания о бухте, громыхание цепи и нелепый вид Лукьяныча сделали больше, чем напутственная инструкция Кристинина: «Расслабься!»
— Где вы такие клеши отхватили, отец?
— Эти брюки, молодой человек, — с достоинством ответил бывший бухгалтер, — я купил одиннадцатого мая девятьсот сорок пятого года, на второй день окончания войны, во Львове. Материал стоил тогда по девятьсот рублей за метр. Это стопроцентная манчестерская шерсть. И сшил их львовский частник за две банки свиной тушенки.
