Хаим-да-Марья. Кровавая карусель | страница 24
Смотри, государь, с огнем ты играешь! А ну, как призовет тебя вдруг Господь — что братцам-то твоим тогда делать? Пока выяснять будут, кому кого на ноготок можно класть, злоумышленники-то небось спать не станут. В тот самый момент, может, и захотят трон царский в огне спалить…
А, ладно, на все воля Божия!
Устал ты, государь, от тяжкой думы твоей, да и дорога утомила тебя изрядно. А тут на пути славный городок, и солнце багровое как раз на макушках дальнего леса повисло. В аккурат здесь и заночевать.
— Князь! — отрываешься ты от грустных дум, государь, — от границы губерний своих сопровождаешь нас, князь, а о владениях не рассказываешь.
— Не смею беспокоить! — по-военному отчеканивает князь Хованский, генерал-губернатор Витебский, Смоленский да Могилевский — орденами увешанная мелкая вошь полосатая.
— Скажи-ка, милейший князь, что это за городок уютный такой мы проезжаем?
— Велиж, Ваше величество! Велижем прозывается! — опять отчеканивает князь.
— Здесь очень мило, князь. А нельзя ли здесь остановиться на ночь?
— Распоряжения сделаны загодя! — отчеканивает князь. — Только… позволите доложить?
— Что у тебя, князь? — спрашивает государь.
— Неудобство имеется, Ваше величество!
— Какое же?
— Жидов в этом городе много, — понизив голос до полушепота и наклонившись к государю, докладывает князь.
— И что же они? Сильно кусаются по ночам? — ангельская улыбка озаряет на миг грустное лицо государя.
— Не извольте беспокоиться, Ваше величество! Мы их живо! — радостно рявкает князь.
Государь болезненно передергивает плечами.
— Усердно служишь, князь!
— Рррад старраться, Ваше величество! — по-фельдфебельски рявкает князь, но вдруг осекается, заметив презрительную гримасу в лице государя. Экий ведь солдафон!
— Старайся, князь. Только не переусердствуй, — говорит государь, снова ангельски улыбаясь.
Крепкая шея князя Хованского наливается краской, на лбу мелкими бусинками проступает испарина.
— Почему остановка? — обычным своим ровным голосом спрашивает государь. — Разве уже приехали?
Выглянув в окно кареты, он видит небольшую толпу в почтительном отдалении — аккуратную, несмелую, приглушенно гудящую горстку людей, каких немало приходилось ему встречать в скитаниях по России, а впереди всех — баба в цветастых юбках; на коленях стоит, в низком поклоне к земле лбом прикасается и в вытянутой вперед руке бумагу, трубочкой свернутую, держит.
— Что надобно этой женщине? — строго спрашивает государь. — Встань, милая, смело говори об обидах твоих твоему государю!