Я не боялся погибели в близком и дальнем краю,
В степях и пустынях усталую верблюдицу гнал свою.
Она отощала, бедная, от сумасшедшей гоньбы,
И силы свои порастратила, и дряблыми стали горбы.
И вот наконец к становищу добрался я по следам,
Верблюды высоконогие неспешно ходили там.
Была там луна незакатная, внушавшая страх красотой.
Была там она — ненаглядная — в долине заветной той…
Я подойти не отважился, как странник, кружил вкруг нее.
Она, что луна поднебесная, вершила круженье свое,
Плащом своим заметаючи следы верблюжьих копыт,
Тревожась, что обнаружит их настойчивый следопыт.
Кричат куропатки в песчаной долине,
Гнездо красоты в той долине отныне.
Отныне пасутся на плоской равнине
Газели и страусы в сердце пустыни.
Друзья, постоимте у этих развалин —
Ушедший уклад позабыт и развален,
И юноша пылкий оставлен любимой,
Оплачемте юношу — прежде любимый,
Он стал одиноким, угрюмым, недужным,
Ненужным себе и Аллаху ненужным.
Она снарядила верблюдов средь ночи,
А он проглядел, или не было мочи
На это глядеть, или, может быть, разум
Оставил его и ушел с нею разом.
О мысли мои! Вы, отчаясь в разлуке,
Помчались за ней… но пусты мои руки!
Любой из ветров предо мною в ответе —
Восточный, и южный, и северный ветер;
Скажите мне, ветры, отдельно иль вместе,
Про горе мое вы не слышали вести?
И ветер восточный мне тотчас поведал
О том, что в лугах у травинок разведал:
«Коль страсть захватила и сердце и разум,
Себя излечи о любимой рассказом!»
А после добавил: «Эй, северный ветер,
А нет ли получше отвады на свете?
Иль, может быть, южному ветру известно,
Что сердцу нежданному делать уместно?»
И северный ветер ответил: «Решенье
Поддержит и южный мой брат. Утешенье
Есть в том, что мученья любви — добродетель.
Мученье любви — наслажденья свидетель.
Зачем же, впивая столь дивную сладость,
Ты болен, и день твой тебе же не в радость?
Уж коли сумел обещанья добиться —
Не молнию зришь, а всего лишь зарницу!»
Как молнией тучи прошиты в ненастье,
Расшиты узором любимой запястья.
Но ветер в ней вызвал внезапные слезы,
И вспыхнули щеки пунцовее розы.
Цветут эти розы под дождиком дивным,
Нарцисс ее глаз проливается ливнем.
Сорвать не пытайся, цветка не ищи ты —
Накинутся змеи волос для защиты.
Она улыбнулась, и — солнце в подарок!
О боже, как жемчуг зубов этих жарок!
А пышные черные косы распустит —
И ночь над землею потемки опустит.
Слюна ее слаще пчелиного меда,
Божественней сласти не знает природа.
А стан ее гибкий — гибчайшая ива,
