Однако самолёты (и полёты в целом) стали одним из важнейших элементов его кармической карты. Упустив множество других явных намёков, Марко вдруг понял это лишь в возрасте сорока одного года, в один из тех чудесных утренних дней, какие бывают только в Риме, сидя на бревенчатом парапете под соснами на виа ди Монте Каприно и читая порочащие его обвинения, которые Марина, теперь уже бывшая жена, наворотила в своём бредовом исковом заявлении. Необходимо заметить, что в те годы это место, одно из самых прекрасных в мире, так называемое «амбарище» при палаццо Каффарелли (прекрасное не присущими ему архитектурными достоинствами, каковыми оно не обладает, а своим положением – оно господствует над всей юго-западной стороной Капитолийского холма до самого Тибра, то есть областью, где расположены остатки храмов Януса, Юноны Спасительницы, Надежды, Аполлона Целителя, Св. Гомобона и портик времён республики на Овощном форуме, и дальше, до базилики Св. Николая в оковах и Тарпейской скалы – включая три четверти театра Марцелла; в тёмные века это место стало пастбищем для коз, и потому его переименовали в Монте-Каприно, Козью гору; в конце Чинквеченто оно было перестроено в связи с возведением прямо на вершине Капитолия дворца древнего рода римских аристократов Каффарелли; а в середине девятнадцатого века выкуплено пруссаками вместе с дворцом и прочим имуществом, к которому позже добавились другие строения, включая вышеупомянутое «амбарище», куда был переведён Германский археологический институт; а затем, в 1918 году, после поражения Прусской империи, полностью выкуплено властями Рима), использовалось не только в качестве штаб-квартиры муниципальных юристов, но и как архивное подразделение мэрии, где хранились и доводились до сведения заинтересованных сторон судебные документы. То есть люди, ставшие объектом жалоб, обвинений или судебных исков, должны были явиться туда, в «амбарище», лично и получить свои документы. После чего, едва выйдя за порог, они – будучи людьми нормальными, – не обращая внимания на потрясающую красоту этого места, поспешно рвали запечатанный конверт, чтобы как можно скорее прочесть его содержимое: например, прислонившись к дереву, усевшись прямо на землю или, как сделал в то утро Марко Каррера, на бревенчатый парапет. Рядом сидели ещё трое, такие же обвиняемые, как он сам: молоденький автослесарь в рабочем комбинезоне, хорошо одетый мужчина в мотоциклетном шлеме и седой доходяга, – поглощённые чтением соответствующих документов, один из которых, документ автослесаря, был, вне всякого сомнения, того же типа и характера, что и полученный Марко Каррерой, поскольку молодой человек, читая его, комментировал вслух («Не, вы видели?!», «Да она смерти моей хочет!», «Ах ты ж сукина дочь!»), словно угрожая дрожавшей в руке бумаге. И всё же его агрессивный тон казался скорее оборонительным, чем наступательным, а выражение лица – скорее испуганным, чем злым: совсем как у самого Марко Карреры. Ведь именно в то восхитительное утро, окружённый историей и красотой, после долгих месяцев неопределённости он, прочтя заявление, наконец совершенно точно узнал, насколько жестоко его бывшая жена решила с ним расправиться и каким именно способом.
