Меня немного озадачило, что о подобном хочет узнать Джордж Дарем, а не его жена.
— Невероятно хорош, — ответила я. — Впрочем, вы сами сможете убедиться, когда мистер Кин появится.
Миссис Браун и мистер Кин пришли точно к назначенному времени. Я сразу заподозрила, что такая точность — дело рук миссис Браун, удивительно пунктуальной и порой невыносимо педантичной женщины.
Наша соседка была одета в лучшее муаровое платье, пусть и слегка старомодное. Ее молодой гость предпочел чересчур темный для весны льняной костюм. Одежда мистера Кина не производила ощущения тщательно подобранной.
После недолгих приветствий, когда взгляды всех были направлены на столичного актера (как и положено людям его профессии, Джулиан Кин легко перенес чужое внимание, более того, он его словно едва замечал), мы уселись, наконец, за накрытый стол.
Миссис Картрайт пришла именно к этому времени. Она выглядела чрезвычайно цветущей для вдовы, так что любому стало ясно — безутешностью тут и не пахнет.
Разговор тек о погоде, природе, разумеется, об убийстве не было произнесено ни слова. До того момента, пока мистер Кин с детским простодушием не спросил:
— А что же с тем убитым стариком? Полиция еще никого не арестовала?
Слова показались слегка неуместными, однако никого не возмутили и даже не удивили. За время ужина все присутствующие сделали слегка разочаровывающий вывод: Джулиан Кин оказался настолько же глуп, насколько красив. Пока шел обмен гладкими светскими фразами, которые все мы заучивали настолько, что едва понимали их смысл, недостаток ума в мистере Кина сложно было разглядеть, но стоило только разговору потечь свободно, как вопиющая неразвитость этого человека бросалась в глаза.
Глупость Джулиана Кина была особого рода — почти детская, наивная. Если бы он оказался глупей еще немного, люди бы с полным на то правом могли бы назвать молодого актера идиотом. Мистер Кин не относился к тому сорту людей, которые, ничего не зная и не понимая, пытаются выставить себя большим докой. Молодой человек как будто осознавал, что ни с кем не может соперничать в уме или кругозоре, и не пытался, с легкостью принимая собственное несовершенство. В Джулиане не было ни самолюбия, ни мнительности — одно только добродушие.
— Полиция еще ничего не узнала относительно смерти моего мужа, — с потешной чопорностью произнесла миссис Картрайт, подчеркнув «моего» в своей фразе.
Ситуация была неловкой и комичной, хотя бы потому что Элен Картрайт единственная в комнате был одета в черное и старательно изображала скорбь. К тому же сомневаюсь, что миссис Браун ничего не говорила гостю об убийстве, а вдову в начале вечера приезжему представили.
