— Ну так и что же тебя так сильно беспокоит, Ева? — осведомился отец, закрыв, а после и заперев за нами дверь.
Очевидно, не хотел, чтобы наш разговор прервали в самый неподходящий для того момент, причем все равно, кто решит войти, пусть бы даже и наша мать.
Я тяжело вздохнула, обняла себя за плечи и уселась на диван настолько неизящно, что наверняка бы произвело дурное впечатление на любого благовоспитанного человека.
— Фэйри приходил ко мне, папа, — решила я начать с менее важного, по моему мнению. — Охотник Неблагого двора.
Отец после моих слов явно расстроился, но не особенно сильно. Вероятно, спустя столько лет общения с выходцами из Страны Холмов, они уже не вызывали и десятой доли того благоговейного трепета, которого заслуживали от смертных.
— И что же понадобилось Охотнику на этот раз? Когда-то вмешательство подданных Неблагого короля было очень на руку нашей семье, да и когда недавно Охотник провел тебя к брату и Де Ла Серта, фэйри нам помогли. Однако не стоит рассчитывать, что фэйри всегда будут на нашей стороне, нельзя верить им, — в тысячный, наверное, раз повторил очевидную истину отец.
Он из года в год напоминал нам, его детям, не только мне и Второму, но и Эмме, что народ Холмов — существа настолько же опасные, насколько и прекрасные. Казалось, будто родитель наш всегда боялся, что кто-то из дивных однажды заворожит его детей и сманит в другой мир, где мы будем обречены вечно оставаться ручными зверушками потусторонних существ.
— Кажется, Охотнику пришло в голову, будто мне по силам сокрушить Благой двор, — пожала я плечами. — Весьма смелое предположение. Но он был до странного уверен в собственной правоте.
Оснований для которой я попросту не видела.
Мой рассказ о госте в зеркале Эдвард слушал рассеянно, поскольку все это я ему уже один раз поведала, а вот стоило мне заговорить о том, как сходила к тете Шанте, как близнец несколько оживился.
— Я ходила к тете в табор, хотела разузнать у нее про тот голос, который я слышала, тот, что обещал помощь и предлагал приворожить Мануэля Де Ла Серта. То существо называло меня шувани, и я посчитала, что это могло быть неспроста.
Мой отец, он как будто бледнел все сильней и сильней с каждым моим словом. Но чем именно могла я настолько напугать человека, которого признавали всемогущим и непоколебимым? Отец никогда и ничего не боялся. Прежде.
— И что же сказала тебе Шанта? — спросил отец, и его голос походил на карканье вороны.
