– Ксюш, да при чем тут?.. Верочка ведь, ты извини, всегда была у тебя какая-то не такая. Ладно бы только папашу своего недоделанного жалела. Так всех ведь подряд несчастненьких. Помнишь, бомжа с улицы притащила?
– Нашел, что вспомнить, это Верочка еще ребенком была.
– А учителя брось. Скучно тебе, ты и маешься. Успокойся, Ксюш. Перемелется, время лечит.
– Теперь меня послушай, Егор. Чужой человек у нас в городе. Враг – не враг, но вообще-то враг. Или кто-то использует ситуацию. Бумаги пишет твой учитель, будьте-нате. Хочешь, дам почитать?
Егор отмахивается: мало у него разве своих бумаг?
– Земля им твоя приглянулась, – как бы вскользь, между прочим, произносит Ксения, тоже искусство – так вот сказать.
Егор умеет быть и серьезным:
– Земля?! Кому?!
– Кому-кому… Чужие люди пришли в наш дом, Егорушка. Чужие люди!
– Всякий, кто замахивается на нашу… на эту… короче, ты поняла, государственность, получит по заслугам! – По журнальному столику – хрясь! – Мы с тобой, наши, будем говорить, отцы, деды землю эту отстояли. От немцев! От французов! – Думает: – От поляко́в.
Красный весь стал Егор, особенно лысина.
– Егорушка, ты-то меня поддержишь?
Можно было бы и не спрашивать.
Во-о-от, поделилась, и легче стало. Жестом показывает: гитару бери, теперь будем петь. Она поднимает руку, распускает пучок. Волосы у нее каштановые, длинные. Еще одну рюмочку.
– Спой эту… «Куда они там все запропастились…»
Ксения улыбается: ей известна Егорова слабость. Проигрыш – и… Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали! Голос высокий, чистый – как хорошо!
Допели, судья гладит струны, грустит. Он тоже о смерти стал размышлять. Растерян: две птички желтенькие утром сегодня в дом залетели. Плохая примета, к покойнику. Ксения его успокаивает:
– Желтенькие? Это ничего, к деньгам.
Ксения верующая, ей легче. А его в церковь – не тянет, нет:
– Нас как воспитывали? Что после смерти нет ничего. А теперь – первые лица даже… Стоят со свечками, крестятся. Ну, поклоны не бьют, не хватало еще… Но ты вот, допустим, о чем Бога просишь?
Не под коньячок разговоры такие. О чем положено, о том и просит. О чем святые старцы просили…
– А, предположим, точно вот было бы, что Бог есть. Чего попросишь?
Она размышляет:
– Верочку не вернешь, страну тоже… Чтоб мне годиков двадцать–тридцать скинул, наверное. – Улыбается. – Э-эх… Давай, за все хорошее.
Засиделись. На улице уже, наверное, совсем темно.
– Смотри, – Рукосуев лезет в портфель за листочком. – Стих. Козырный.
