в
«Диалогах» и даже в конце жизни в своих
«Прогулках» он останется под впечатлением того внутреннего катаклизма, который настиг его на пустынной дороге. Потрясенный до глубины души, Жан-Жак упал у корней дуба. Как объяснить в этом смятении ума всё, что он только что осознал, словно в блеске молнии? Ему вспомнилось такое же озарение Фабриция: старый римлянин эпохи Республики гневно обличал соотечественников — деградировавших, развращенных роскошью и безнравственными искусствами — и кричал им: «Безумцы, что вы натворили?»
Тот октябрьский день 1749 года стал для Руссо точкой отсчета его писательской жизни — к несчастью. «Я стал писателем, сам того не желая, я был внезапно заброшен в это гиблое дело». Дойдя до порога своего сорокалетия, скажет он позднее, он даже не думал ни о написании книг, ни «об этой роковой славе, для которой я не гожусь». Однако память его явно подвела! Ведь еще в 19 лет он спрашивал у Эстер Жиро мнение о своих первых пробах пера, — но это озарение совершенно стерло их из его памяти.
Было ли это всего лишь внезапное озарение? Скорее, осознание того, что зрело в нем годами, проявление его внутренней противоречивости. Всю жизнь он разрывался между врожденной женевской суровостью, любовью к уединению и добродетели — и стремлением к успеху, каким его понимает мир. Ведь он тоже принес свою жертву наукам и искусствам: «Обольщенный предрассудками своего века, я полагал учение единственно достойным мудреца занятием». Но стал ли он от этого лучше? Вопрос, поставленный в «Меркюр», ему внезапно «раскрыл глаза». С этой поры его отличие от других перестанет быть ущербностью — и станет его силой.
В крайнем возбуждении Руссо добрался до Венсенского замка, рассказал о своем открытии Дидро. Что теперь он должен делать? «Что за вопрос! — отвечал пылкий Дидро. — Развить свои идеи и участвовать в конкурсе». При этом разговоре двух друзей никто не присутствовал — к сожалению, так как позднее, когда они поссорятся, на этот счет станут ходить всякие россказни. По словам Мармонтеля, аббата Мореле и дочери самого Дидро, Жан-Жак собирался создать конформистский панегирик наукам и искусствам и только Дидро подсказал ему избрать противоположный тезис, гораздо более оригинальный. Затем Руссо якобы использовал его как свой и занял не ту позицию, которую избрал первоначально. Чистая клевета! Дважды — в своих работах «Осуждение Гельвеция» и «Очерк о правлениях Клавдия и Нерона»
