Когда час назад Петеру повстречались две египтянки, ему показалось, что одна из них похожа на сфинкса. Как и у него, ее обрамленное черным лицо было широким и строгим, сдержанным и гордым, непроницаемым и загадочным. «Шагающий сфинкс с корзиной на голове», — подумал он тогда и улыбнулся.
Он стоял перед произведением искусства, которое привлекало и еще будет привлекать к себе взоры многих поколений, и впечатление сходства не покидало его. Но вот он подошел ближе и внимательнее вгляделся в сфинкса. Женское лицо вдруг преобразилось. Щеки округлились, черты лица помолодели, глаза стали смелыми, и внезапно обнаружилось, что перед ним лицо молодого красивого мужчины.
«Возможно, — подумал Петер, — что впечатление загадочности, производимое скульптурой, создается этой мнимой изменчивостью лица. Возможно также, что этого впечатления как раз и добивался скульптор. Отсутствие носа — ранее его длина равнялась среднему росту человека, теперь же от него сохранилось лишь основание — несомненно смягчило первоначальную резкость черт лица. Несомненно также, что при первом взгляде на фигуру впечатление женского лица создавалось головным убором. Несомненно, наконец, что первоначально сфинкс был мужского рода, а не женского[5]. Вполне правдоподобно поэтому предположить, что скульптор сам служил себе моделью при создании сфинкса и наградил бога Солнца Ра, которому посвятил свое творение, собственными чертами».
«Страж могил» — его лицо обращено к восходящему солнцу — сейчас был озарен светом. В нем не было ничего страшного, решительно ничего. Но если египтяне сами называли его «отцом ужаса», то, вероятно, в сфинксе они видели не соединение силы с духом, а какой-то иной символ. Возможно, он казался им человеком или фараоном, способным проявлять жестокость хищного зверя.
Когда Петер поднимался вверх по холму, стало уже совсем жарко. Со стороны пустыни навстречу ему к пирамиде Хеопса степенной походкой шел высокий и стройный человек с горделивой осанкой, одетый в галабию из золотистой парчи. На пересечении тропинок они встретились. Лицо египтянина, которому могло быть около шестидесяти лет, соответствовало его благородной осанке. Строгие черты лица, очки в тонкой золотой оправе, короткая с проседью щетина, умные глаза — все это придавало ему вид ученого, который, не побрившись, от правился на утреннюю прогулку.
Он любезно поздоровался, осведомился о намерениях иностранца, предложил свою помощь.
