Ночью тамтам слышен в радиусе пятнадцати километров. Сообщение передается от одного тамтама к другому на сотни километров. К полуночи тамтамы замолкают — духи не любят, чтобы их тревожили, и до этого времени мы часто не могли заснуть. Шум воды, жара и тамтамы не давали спать.
Военные барабаны в большинстве своем — это литавры, обтянутые козлиной кожей. Они напоминают большие амфоры.
Однажды в нашем городе разнеслась весть, что приближаются бапуа. Все бросились на берег к пристани. Подошли три военных каноэ на веслах. На борту каждого находились сорок человек. Лодки были украшены разноцветными гирляндами. Воины в юбках из тростника и в головных уборах из перьев попугая высадились на берег. Лица их были вымазаны белой охрой. Вооруженные копьями и щитами, они маршировали перед зданием управления, около которого собралась взволнованная толпа жителей. Все сразу бросили работу, чтобы полюбоваться военными танцами. Барабаны гремели без умолку. В танце змей принимали участие и жены воинов. Барабанщики вытянулись в длинную ленту, держа барабаны между ног. Праздник продолжался все утро, до самого обеда. Так я стал свидетелем зрелища, не организованного туристским бюро.
Каждое племя чтит свои барабаны и бережет их как святыню. Нередко они олицетворяют могущество господствующего рода.
Старое уживается с новым, говорил мой друг, учитель. Так было и с тамтамами. Конечно, особенно сильно тамтамы звучали по субботам, когда в окрестных деревнях танцевали вокруг костров: слышались ритмы самбы, мамбы и марумбы, по-видимому, предшественников твиста. К моему вящему удивлению, барабаны часто гремели и средь бела дня в будни.
— Что-нибудь случилось? — спрашивал я в таких случаях ассистента.
— Сегодня мы больше не будем работать, господин старший врач.
— Что вы! Война?
— Нет, профсоюзное собрание. Весь персонал больницы идет туда.
— Уж не хотите ли вы оставить больницу без присмотра?
— Простите, доктор, рабочие и служащие уже четвертый месяц не получают жалованья. Возможно, мы объявим забастовку. Мы — служащие городского управления и дворники.
— Больница не может бастовать.
— Наши дети голодают, доктор. Мы не можем вечно брать у вас в долг.
— Это ничего не значит.
— К тому же вы можете помочь только одному или двоим. Вы же не банк.
Он был прав. Как-то я заговорил об этом с Маяной. Он погладил свою лысину и заявил, что касса пуста.
— Но разве налоги не поступают? — спросил я, наступив тем самым на любимую мозоль.
