Конечно, тем, кто видит циклон каждый год, может быть, и целесообразно укрыться в домах. А вот тем, для кого это было впервые, сидеть дома явно противопоказано. Я надела плащ и, преодолев поток, бушевавший у моего порога, вышла на улицу. Тихая и малонаселенная Колледж Роуд напоминала быстро несущуюся горную реку с порогами и водоворотами. Мой прорезиненный плащ моментально намок, и сквозь его швы внутрь беспрепятственно проникали холодные струи дождевой воды.
По безлюдным и залитым улицам города шли редкие автобусы, поднимая целые фонтаны брызг. За автобусами тянулись султаны водяной пыли. Ветер безжалостно трепал зеленые кроны кокосовых пальм, и они со стоном гнулись к земле. Временами вдруг неожиданно наступало затишье и дождь прекращался. Но эта тишина таила в себе что-то зловещее. Потом снова ураганный порыв ветра сотрясал город. Идти было трудно. Ветер забивал дыхание, и пробиваться сквозь его плотную невидимую стену становилось все тяжелее. Уже стемнело, когда я добралась до берега океана. Я не узнала так хорошо знакомого мне места. Там, где между набережной и кромкой воды была широкая полоса песка, теперь кипела и клокотала пена. По океану один за другим катили огромные валы. Казалось, океан встал на дыбы и рвется на город. Временами в ревущий грохот волн, шум ливня и завывание ветра врывалось неистовое и ритмичное кваканье тысяч лягушек. Создавалось впечатление, что над городом работает гигантская наковальня.
В минуту очередного затишья я услышала тонкий плач. У парапета, держа за руки двух малышей, стояла женщина. Намокшее сари плотно облегало ее худое тело, волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Женщина в отчаянии прижимала к себе небольшой узелок, с которого капала вода. Все трое стучали зубами от холода и сырости. С трудом удерживаясь на ногах, я подошла к женщине.
— Амма, откуда ты?
— Оттуда, — она безнадежно махнула рукой в сторону океана.
Я вспомнила, что на берегу стояла деревушка рыбаков. Около тридцати легких хижин, крытых пальмовыми листьями. Теперь там бушевали волны. Несколько десятков вымокших и иззябших людей толпились у набережной. Жалкая груда домашнего скарба лежала на тротуаре. А в шипящих водоворотах крутились пальмовые листья, доски, алюминиевая кастрюля, тряпье и жалобно мяукающий котенок. Это было все, что осталось от деревушки. Седой сгорбленный старик на ревматических тонких ногах, вперив неподвижный взгляд в темноту, безостановочно повторял:
