Мистер Унникришнан думал долго. Так долго, что мне окончательно стало ясно — я не герцог Эдинбургский. Мне не отказали. Нет. Помилуйте. Мы же образованные люди. Мы все понимаем. Будьте добры, подождите. Уезжаете? Когда? Так, так.
Мне разрешили посетить фабрики через неделю после намеченного отъезда. Не можете? Очень сожалеем. Мы сделали все, что могли.
В конце концов фирма Бинни мне не указ.
…Низкое задымленное небо. Обшарпанные, с потеками стены приземистых длинных фабричных корпусов. Прокопченный асбест крыш. Жирная копоть наполняет воздух, плывет над фабричными дворами, оседает на тесных рабочих бараках, на глинобитных, крытых рисовой соломой хижинах. Здесь район трущоб. Около вонючей лужи возятся полуголые ребятишки. Исхудавшие женщины в застиранных сари стоят с медными кувшинами в очереди к колонке. Возле темных грязных харчевен толкутся мужчины. На них латаные рубашки и выцветшие шорты. Откуда-то слышится пыхтение и свистки паровоза. Вдоль узких пыльных улиц тянутся глухие стены складских помещений. Низкие каменные изгороди отделяют фабричные корпуса от рабочих кварталов. Оттуда, из корпусов, идет ритмичный, ни на минуту не затихающий шум. Временами в него врываются крики грузчиков, укладывающих тюки с тканями на ручные тележки. Раздается лязг железа. Тележки, груженные доверху тюками, медленно ползут от фабричных ворот к складам. Тяжелый жаркий воздух заполняет улицы. Так выглядит Перамбур, где расположены знаменитые мадрасские фабрики: Бэкингемская и Карнатикская — «Бэкингем энд Карнатик Миллз».
Перед каменным бараком, окна которого занавешены грязной мешковиной, на корточках сидит старик. Узловатые руки, покрытые коричневой морщинистой кожей, бессильно лежат на острых коленках. Слезящимися глазами он всматривается в сумрачную даль улицы. Я уже прошла мимо него, когда услышала за собой надтреснутый голос:
— Добрый день, мэм!
Я подошла к старику.
— Фабрику смотрели? — поинтересовался он.
— Походила вокруг.
— А внутрь и не надо. Я сорок лет был внутри. В красильном отделении. Смотри: пар и краска мне выели глаза. Теперь плохо вижу.
— Вы здесь живете? — кивнула я на окно, завешанное мешковиной.
— Здесь, здесь, — подтвердил старик. — Вон мои внуки.
Два мальчика лет семи-восьми и девочка лет пяти гоняли в пыли тряпичный мяч.
— Родители их на работе. Теперь мой сын работает в красильном цехе. Я ничего уже не могу делать. Меня кормят, и то хорошо. Но на рис не всегда хватает. Всего 120 рупий. А нас семь человек. Да за квартиру надо отдавать 30 рупий каждый месяц.
