Кроме того, со старшей сестрой никогда не случается ничего некрасивого, неприличного. А со мной?
Играли в палочку-воровочку. Я укрылась под лестницей деревянного флигеля, что во дворе. Улучив момент, я стремглав выскакиваю из засады, чтобы своровать палочку, предвкушая радость победы. Увы, жестокая судьба не доставила мне этой радости. Какая-то усердная судомойка решила опростать помойное ведро и, не предчувствуя моего внезапного появления, выкатила его на меня, вместо того чтобы вылить во двор. Мне не было больно, но очень оскорбительно. Я громко рыдала, в то время как мама старательно отмывала меня в тазике горячей водой. Мне казалось, что такого позора нельзя смыть даже кипятком. Тут я впервые поняла, что значит быть окаченной ушатом помоев. А старшая сестра громко смеялась. Вот какие бывают старшие сестры. Да это еще не всё.
Бабушка
Бабушка у меня была маленькая, тоненькая, с черным гладко-прегладко зачесанным париком, на котором красовался удивительно ровный, белый пробор.
Лица ее я уже не помню. Знаю только из рассказов родных, что бабушка меня очень любила. Верно, это так и было. Когда я приходила к ней, она кормила меня моими любимыми кругленькими шоколадками, фруктами, пирожными. Я наедалась до тошноты, но от этого не становилась благоразумнее и воздержаннее в следующий раз.
Помню смерть бабушки. Нас водили к ней в больницу прощаться. Я ни капельки не жалела ее, так как не узнавала ее с повязкой на голове и лице, оставлявшей свободными только один глаз, тусклый и чужой. Я не захотела подойти, и только услышав голос: «Подойдите, дети, я еще жива, не бойтесь», — я решилась поцеловать небольшое, свободное от повязки место около глаза. Сделала я это больше из приличия, так как единственным моим желанием было уйти домой, не видеть изуродованного лица, больничной обстановки и не дышать этим воздухом, пропитанным запахом лекарств.
После этого я бабушку уже больше не видела. Однажды вечером я, сестра и Ресхен (уменьшительно-ласкательное от Тереза; это подруга старшей сестры Фанни) сидели и читали книжку. Вдруг открывается дверь и входит кто-то из родных, делая Ресхен какие-то странные знаки глазами. Мы насторожились тревожно и, несмотря на то что от нас это скрывали, скоро узнали о смерти бабушки. На похороны нас не брали.
Скоро мне приснился сон. Длинный коридор. Совсем почти темный. Я стою и ясно чувствую, что сзади кто-то на меня смотрит. Оглядываюсь — бабушка! Первый порыв — броситься радостно к ней, но уже через несколько мгновений я вспоминаю, что она умерла. Жуть охватывает меня, и я начинаю бежать по длинному коридору с сильно бьющимся сердцем и почти деревенеющими от страха ногами. Когда, уже окончательно выбившись из сил, я останавливаюсь и собираюсь умереть от ужаса, я просыпаюсь.
