Еще один критический аргумент в адрес либеральных феминисток в целом и Стэнтон в частности базируется на том, что требование равных прав для женщин как индивидов не включает в себя понимание того факта, что семейные позиции мужчин и женщин сильно ограничивают возможности последних. У Стэнтон было семеро детей, и она нередко сетовала на трудности, связанные с необходимостью сочетать материнство с политической активностью. Тем не менее она никогда по-настоящему не ставила под вопрос обязанность женщины отвечать за домашний быт и детей, и, как указывает Эйзенштейн, в своем стремлении сделать женщину равноправной гражданкой «она полностью упустила из виду, что материнство и домашние обязанности сами по себе исключают женщину из общественной (т. е. мужской) жизни» (Eisenstein, 1981, р. 162). Другими словами, несмотря на отношение к женщинам как к классу, ее призывы к принципам либерального идеализма оставляли вне зоны внимания общие, обусловленные полом ограничения для всех женщин, и она не смогла увидеть, что дискриминация в частной жизни могла свести на нет достижения равенства в общественной сфере.
Другая проблематичная позиция заключается в убеждении, что мужской мир политики и оплачиваемого труда является источником истинной самореализации, пресловутой «республиканской добродетелью», в то время как сфера домашнего женского труда таковой не является, из чего вытекает, что, только войдя в общественную сферу, женщина может реализовать свой человеческий потенциал. Как было замечено нами ранее, эту позицию опровергала Мэри Уоллстоункрафт, которая считала, что ответственное материнство может считаться серьезным обоснованием гражданского положения, но либеральной мысли свойственно возвышение именно мыслительной деятельности над телесными функциями, из чего вытекает, что любая физическая работа изначально ниже деяний интеллектами, следовательно, только деятельность мужчин среднего класса рассматривается как истинно «человеческая». Сама Стэнтон двойственно относилась к этому положенной воспринимала материнство одновременно как источник истинного удовлетворения и глубокой фрустрации. Временами она утверждала, что способность женщины вынашивать детей ставит ее заведомо выше мужчины и, подобно Мэри Уоллстоункрафт, считала, что настоящее материнство является общественным долгом и должно основываться на образовании и развитии умственных способностей. В этом смысле ее аргументы в борьбе против мужчин — «экспертов» по вскармливанию и воспитанию детей дают нам образцы увлекательного чтения: она отвергала тогдашнюю практику пеленания младенцев (объяснявшуюся тем, что неспеленутые конечности ребенка могут подломиться под его собственным весом), а также утверждение медиков о том, что желудок малыша может принять только одну столовую ложку молока (эту практику она считала причиной многих детских смертей от недоедания). Когда ее собственные методы ухода за детьми доказали свою успешность, она заслужила похвалу за «женский инстинкт», но она сама предпочитала считать, что ее действия обусловлены разумом и опытом (цит. no: Rossi, 1973, рр. 396-401). С другой стороны, она утверждала, что материнство требует только негативных добродетелей, свойственных апатичным классам, — таких, как терпение, выносливость и самопожертвование (Stanton. History of Woman Suffrage, voL. 1, p. 22). В целом в ее работах просматривается позиция, что общественная деятельность приносит гораздо больше удовлетворения и гораздо более значима, чем семья и домашние обязанности. Некоторые современные феминистки считают, что подобные взгляды присущи либеральному мышлению, которому свойственно некритичное усвоение мужских ценностей и недооценка традиционной женской деятельности.
