. Appeal.., р. 131).
Томпсон, однако, не был просто либеральным феминистом. Требуя равных прав, он одновременно утверждал, что они могут иметь значение только тогда, когда общественная собственность и кооперация сменят частную собственность и конкуренцию в качестве базиса общественного устройства. До тех пор, заявлял он, женщины могут по-прежнему оставаться в невыгодном положении, поскольку формальное равенство не учитывает различия жизненных условий (таких, например, как ответственность за воспитание детей), поэтому мужчины будут на практике более успешны, чем женщины, и «превосходство в производстве и накоплении личного богатства всегда будет нашептывать в мужское ухо нелепые идеи о большей его важности по отношению к женщине» (Thompson. Appeal.., р. 198). Таким образом, экономическая независимость означала для Томпсона гораздо больше, чем требование Уоллстоункрафт обеспечить женщинам право на профессиональную деятельность, так как включала в себя еще и требование независимости жены от мужа. Этого, как он считал, можно было бы достигнуть в обществе сотрудничества, в котором женский вклад получит признание в полной мере и где у мужчин не будет оснований прибегать к несправедливости, а у женщин — подчиняться ей, ибо именно без извращающего влияния собственности и собственничества мужчины и женщины могут относиться друг к другу как равные.
Однако, несмотря на то, что угнетение женщин рассматривалось им как продукт капитализма, усиленное неравноправными законами, он также видел основу его в мужском эгоизме:
«Какой бы ни была система производства … или система правления … в любых превратностях МУЖСКОГО положения, он всегда предпочитал иметь женщину своей рабыней» (Thompson. Appeal.., р. 196).
Таким образом, он пришел к анализу тех способов, к которым прибегали мужчины для закабаления женщин, весьма близкому к радикальному феминистскому осмыслению патриархата и угнетения в личных взаимоотношениях. Так, например, он утверждал, что муж (мужчина, «который предоставил женщине высокую честь быть его безвольной машиной для размножения и домашней рабой») не только использует легальное и физическое принуждение для порабощения своей жены, но и настаивает на контролировании ее сознания, требуя ее любви, как и покорности, «востребуя от ее заученного раболепия имитации добровольного подчинения». Он считал семью средством мужского доминирования, где женщины «изолированы и лишены осмысленного существования вместе со своими детьми, очагом и процессом приготовления пищи» и низведены своими деспотичными мужьями «до состояния тупости и апатии, не дающего им возможности испытать большее счастье, чем у дикаря» (
