.
Некоторые представители русской церковной эмиграции все же погибли от рук оккупантов и их сторонников. Среди них был игумен Иулий – настоятель Карпинского монастыря вблизи г. Куманово Скопленской епархии. В 1944 г. он был обвинен в том, что укрывал в монастыре партизан и помогал им, арестован, вывезен в с. Страцин, где после пыток убит. Другой русский эмигрант – игумен Вениамин, настоятель монастыря св. Наума Охридской епархии, в 1942 г. был убит по дороге из Пресны в с. Трпейца, вблизи г. Охрида, вероятно, албанскими националистами[263]. Кроме того, в 1941 г. немецкими оккупантами был расстрелян регент сербского соборного храма г. Вршаца иеродиакон Иоанн (Котов)[264].
В оккупированной Югославии прогерманскую позицию заняли несколько русских светских религиозных деятелей, в частности бывший советник при первоиерархе Польской Православной Церкви митрополите Дионисии (Валединском) адвокат К. Н. Николаев и редактор-издатель журнала «Церковное обозрение» Е. И. Махароблидзе[265].
Сам же Архиерейский Синод весь период войны избегал проявлять свое одобрение политике III рейха, и в то же время с лета 1941 г. всячески старался использовать сложившуюся ситуацию для желаемого участия в церковном и национальном возрождении России. С этой целью он пошел на контакт с германскими ведомствами и относительно редко открыто критиковал те или иные их действия.
Уже 26 июня, через четыре дня после начала войны и проведенного у него обыска, митрополит Анастасий, еще питая необоснованные иллюзии, при посредничестве генерала Шрёдера послал в Министерство церковных дел (РКМ) письмо с просьбой исходатайствовать ему разрешение на проезд в Берлин. Однако Министерство занятых восточных территорий, Главное управление имперской безопасности и МИД отнеслись к этому негативно. В частности, шеф полиции безопасности и СД Вандерлебен 29 июля написал в РКМ о том, что он против въезда митрополита Анастасия в Германию[266]. Фактически речь шла о целенаправленной политике изоляции Архиерейского Синода, устраивались препятствия даже его контактам с Берлинским архиепископом Серафимом. Была нарушена вся почтовая связь Синода с внешним миром[267].
Архиерейский Синод долго не терял надежду на то, что возможности для активной церковной деятельности в России появятся. 25 августа первоиерарх РПЦЗ с надеждой писал в США главе Северо-Американской епархии митрополиту Феофилу: «Наступили сроки… Печати (с тайн Промысла) снимаются… Мы должны быть готовы… Жатва предстоит большая, а делателей мало…»
