— Вот если бы мне поручили это дело, — говорю я умоляюще. И, заметив улыбку Хитарова: — Нет, совершенно серьезно. Я бы поехал и организовал отличные боевые отряды.
— Но, мой дорогой, нельзя выиграть партию в шахматы, не зная, как ходят фигуры.
— Ты играешь в шахматы?
— Капабланка из меня не получился. Но играть люблю. А знаешь, поначалу совсем плохо у меня выходило. Папа подарил мне шахматы, Георгий, мой старший брат, обучил меня ходам. Но, как я ни старался, всегда проигрывал Георгию. Да и другим игрокам. Думаю, неужели я такой осел? Бросил играть, достал несколько книг по шахматной теории. Ферзевой гамбит… Дебют Рети… Защита Тарраша… Попробуй разберись! Всё-таки разобрался. Через четыре месяца вызываю Георгия на бой. Сели за доску. Я выиграл. Он насупился и говорит: «Это чистая случайность, Раффо, я сделал ошибочный ход конем». Играем вторую, и опять моя победа. После пятой партии я ему сказал: «Видишь, это уже не случайность, а закономерность».
Так как я тоже считал себя изрядным шахматистом и твердо знал, что испанская начинается ходом e2—e4, то тут же предложил Хитарову помериться силами. Он достал шахматы, мы сдвинули стаканы и тарелку с недоеденной чурчхелой и разложили доску.
Не прошло и часа, как я вынужден был признать торжество теории над голой интуицией.
— Сильно играешь, — сказал я.
Рафик аккуратно складывал крупные, выточенные из хорошего дерева фигуры. Вид у него был довольный.
— Ты неудачно разыграл дебют. Первые шесть ходов сделал правильно, а потом поехал на деревню к тете. Не хочешь ли пройтись? Смотри, какой прекрасный закат.
Хитаров помыл посуду, спрятал ее в шкафчик, накинул пиджак, и мы вышли.
— Какие они разные, большие города, — говорил Рафик, когда мы переходили перекресток, чтобы выйти на Страстной бульвар. — Москва — широкая и открытая, Берлин — угрюмый и самодовольный, Тифлис — говорливый и стремительный, как горная речка.
— Ты там родился?
— Нет, не в Тифлисе. Есть село такое в Кахетии — Тионеты. Там у отца дом и лавка были.
Я опять подумал: случается же такое — папа Рафика явный буржуй, а он сам большевик, секретарь ИК КИМа и как будто даже не тяготится своим социальным происхождением.
— Ты как-то просто об отце говоришь, что он у тебя богачом был и дома собственные имел. А вот у меня тоже изъян в социальном происхождении: мать из дворянской среды. Так можешь себе представить, трепали меня за это, трепали…
— Ты относись к этому спокойно, как к должному. Завоевать власть еще недостаточно. Надо ее укрепить. А классовые враги не хотят разоружаться. Бьют если не в упор, то как подлецы — в спину, из-за угла. В такой обстановке либерализм — преступление против революции. Но ничего, Митя. — Голос Хитарова зазвучал как-то необычно торжественно, — Придет время, и никто не будет копаться в биографии честного коммуниста. Скоро придет это время. Коммунизм не за горами!
