— С кем боролась, кого победила?
— Посмотри на меня. Видишь? Мама говорит, что я разрастусь. Нос станет меньше, глаза больше, ну а уши… усохнут, что ли? Но я-то знаю, что этого не случится. Разрастись я могу только к худшему. И думаешь, я сижу и плачу! Нет, нет и нет! Думаешь, я завидую и сплетничаю? Нет. Спроси у девчонок. Знаешь, кому они первой покажут своего мальчика? Мне! И не потому, что я такая уж некрасивая, вернее, не только потому. Танька Смирнова раз в сто страшнее меня, но к ней никто не придет с мальчиком. Она поссорит. Она скажет подружке что-нибудь такое, такое… И обязательно при нем. Ты-то уж должен знать, как на вас, мужчин, действуют слова… Грязное слово — и от вашей любви рожки да ножки. Мне Данила сказал, что на необитаемый остров он бы со мной согласился уехать, а так, говорит, не могу. Слова, слова кругом. Злые. Вот тебе пример: улицу мы с ним неправильно перешли, так милиционер в рупор кричит: «Девушка с ушами! Девушка с ушами! Вы неправильно перешли улицу!» Данила никогда этого не переживет.
— Дрянь твой Данила.
— Нет, он честный. Когда я прославлюсь, я отыщу ему этот остров.
— Но ты так и не сказала: с кем ты боролась? Кого победила?
— Себя. Свои пустые мечтания. Я не мечтаю. Даже перед сном. Я теперь только думаю.
— О чем?
— Ну, если б я, например, была не я, а наша кошка. И что она думает о людях. Обо мне.
— Потрясающая глубина!
— Ах, какой ты остроумный! Я же люблю свою кошку. И потому мне интересно знать, насколько я ее понимаю. Ну, и о Даниле думаю. Только не в смысле мечтаний, а… Что он думает…
— О тебе, конечно?
— Нет, это я знаю. Вообще. И почти всегда угадываю. Иногда говорю его словами, а он не понимает, как это у меня получается. Но это же ведь так просто! Куда проще!
— Может, я тоже дурак, но я не понимаю тоже.
— Люблю я его, что ж тут еще понимать! В любви всегда так: будто он для всех человек как человек, а для тебя — прозрачный.
— Ну а он тебя любит?
— Вынужден любить. Разницу чуешь? Он и исчезает надолго потому, что хочет меня примирить в мозгу со своим мечтанием обо мне. Причесать. Ну, внешне хочет сочинить меня покрасивее, слова мне дать поблагороднее. А потом как разбежится ко мне обратно — я оказываюсь еще хуже, чем до всех его мечтаний была. Ему и страшно. Молодой он. Ему идеал нужен. А тут я — на море и обратно. На улице, опять же, все оборачиваются…
(На улице на нее действительно оборачивались, но совсем не из-за ушей, как ей тогда казалось, а скорее, из-за выражения лица — активного во всяком чувстве, живого, переменчивого.)
