— По-вашему, было лучше, — сощурила ярко-голубые глаза женщина, — когда Аркаше пришлось продавать газеты у киевской оперы? Или же вы, офицер императорской конницы, проводили дни и ночи в кафе Семадени? Пробивались милостью кельнерш и спекулянтской мелюзги!
— Забудем, Грета Ивановна. Здесь не киевская опера и не кафе Семадени. Нынче вы, э, жена начальника штаба дивизии, боевой непобедимой Украинской, — не малороссийской, имейте в виду, — дивизии, ездите в тачанке командира отдельного кавалерийского эскадрона то-ва-ри-ща Ракиты-Ракитянского. «Откиньте всякий страх и можете держать себя свободно…»
— Это совсем не смешно, милый Глеб Андреевич, хотя и не так печально, — с горечью отчеканила Парусова. — Поймите, мы вместе. Мы биты потому, что не знали истории, не изучали ее. А сейчас…
— Вы знаете, Грета Ивановна, я не политик, но боюсь, что теперь, э, нас побьют за то, что мы ее будем изучать…
— Ах, милый, славный Глебушка, — продолжала лепетать по-французски Грета Ивановна, — было время, когда мы сходили с ума — не знали, чем заполнить досуг. А потом пришла злая пора — не находили, чем заполнить желудки. В этом нынешнем аду я только и живу, вздыхая о той нашей яркой, солнечной жизни. Вспоминаю наши балы, наши охоты, пикники, скачки, наши русские тройки. Разве они это понимают? Разве такое можно забыть? А это что за жизнь? Даже сейчас, когда Аркадий занимает у них такой крупный пост, никто не может сказать, «что день грядущий нам готовит»…
— «Его мой взор напрасно ловит», — продолжал, саркастически улыбаясь, бывший гусар.
— Да, это довольно неприглядная штука… Сначала большевики запретили нам сражаться за Россию, а сейчас они заставляют всю Россию драться за большевиков.
— Хорошо сказано! — восхищался своей спутницей командир эскадрона.
— Это Лили Истомина, это она сказала, знаете, какая она прелесть! Вместе ехали из Москвы в Ливны, в штаб армии. Она часто навещает супруга. Поживет день-два и обратно в Москву. Ведь им квартиру оставили.
— Квартиру? Вы говорите о квартире князей Алициных — Лилиных родителей?
— Нет, в той поселились рабочие, какие-то комиссары. Я говорю о квартире Истомина. Да, хорошо сказано — заставляют всю Россию драться pour les bolchéviks!
— Слушайте, вы, товаришка пур ле большевик, — обернулся ездовой, придержав лошадей, — вы к нам в командиры от каких-нибудь наций, што ли? Не думайте, я кое-што парле хрансе разбираю. Немного из этого подхватил, когда возил в Питере царева брата Михаил Сандрыча. Я из старых кучеров!
