…Кабинет секретаря Фатежского райкома партии. Тут — районные и сельские активисты, «буксировщики» и наш Прудковский.
— Ну, как, Пьер, на новом месте? — поинтересовался Котов.
— Душа на месте! — весело ответил он. — Я тебе скажу, Котыч: такой, знаешь, материалище собираю для повести — голову распирает, ей-богу!
Совещание длилось минут пятнадцать — двадцать. Некогда, некогда, скорей в колхозы, за хлебом!
— Знамя и лента останутся в Фатеже! — решительно сказал секретарь райкома Гончаров. Комсомолец двадцатых годов, он был полон неистребимого пыла юности. — Хлеб у нас есть! Свою пролетарскую солидарность с германским рабочим классом докажем пудами и пудами заготовленного зерна! Просим вас, товарищ Франк, передать пламенный привет пролетариям Лейпцига и Штутгарта.
— Преотличную штуку вы затеяли! — одобрительно сказал мне Прудковский. Он закрутил пышноватые усы, как-то несуразно выглядевшие на молодом лице.
Закрывая совещание, Гончаров сообщил, что он и редактор районной газеты поедут с бригадами «Коммуны» в район.
…Деревня Русановка. Собрание длилось допоздна.
— В Германии наступайт фашизм, — говорил Франк. — Миллионы безработных… Они бродят auf und ab[9] по всей Германия, искайт кусок хлеб, им нечефо ест. За девят месяц этот год двадцать тысяч самоубийца… Когда я думайт мой страна, я вижу, как большая туча плывет над ней… — Он опустил голову, обеими руками взялся за виски, помолчал несколько секунд. — Поньятно я говориль по-русски?.. Нужен, ошень нужен братский поддержка рабочих и крестьян Советского Союза!
К столу вышел пожилой колхозник, с бородкой песочного цвета. Мял в руках шапку с выцветшей партизанской ленточкой. В волосах — ни одной сединки, а лет ему, пожалуй, пятьдесят с хвостиком.
— Русановцы! Таких собраниев не припомню. Не было таких!.. Эти вот ленты — с Германии и моя партизанская, — он вытянул перед собою мохнатую шапку, — сродственницы в мировой революции!.. Предлагаю вспомочь нашим и немецким рабочим встречный по хлебу: два фунта с трудодня. Прошу мое желанье голосовать!
Кверху вскинулась сотня рук.
Прудковский вытащил из кармана тетрадку, подошел к лейпцигскому знамени, подтянулся.
— Товарищи! — Его обычный фальцет взвился к потолку. — Вот какую записку послал Владимир Ильич в восемнадцатом году товарищу Свердлову, председателю ВЦИКа. — Прудковский полистал тетрадку. — «Все умрем за то, чтобы помочь немецким рабочим в деле движения вперед начавшейся в Германии революции… вдесятеро больше усилий на добычу хлеба
