На минуту у меня все смешалось в глазах: лица, кресла, люстра, длинный стол… «Зачем повторяется то, что теперь у нас должно быть стерто раз и навсегда? — носилось в уме. — К чему эти перешептывания, смешки в кулак?»
Вавилов предоставил слово Кимрякову.
Владимир Алексеевич держался спокойно. Пусть, дескать, Юпитеры сердятся!.. Доложил о полугодовой работе станции, об активном биологическом воздействии на организм птиц отрицательных аэроионов.
— Цель наших опытов — стимуляция роста, веса…
— Спекуляция, а не стимуляция! — выкрикнул Завадовский. — Сказки из «Белой Арапии»! Вспышки глупости!
Вавилов выпрямился в кресле.
— Борис Михайлович, надо владеть своими эмоциями, — внушительно сказал он. — Научная полемика исключает невоздержанность и оскорбительность… Продолжайте, Владимир Алексеевич.
Кимряков, нимало не удивившись выпаду Завадовского, продолжал:
— Я выступаю здесь и от имени Александра Леонидовича. Вы, профессор, порадовали науку, прямо скажем, сногсшибательными открытиями: как гормонами сгонять пух с гусей, облегчать тем самым работу поваров и домашних хозяек, и как гормонами же гнать яйца, — сказал Кимряков, и в уголках его губ задрожала саркастическая усмешка. — Я невольно коснулся, профессор, ваших «кухонных» дел, чтобы спросить: почему же вы, ученый-эндокринолог, помогающий практике зоотехники, изучающий физиологию желез внутренней секреции, стремитесь преградить дорогу другой проблеме, смею думать, экономически полезной и могущей приобрести промышленное значение? Как было бы хорошо, если бы в науке поменьше возводилось стен и побольше строилось мостов!
— Вот это верно! — воскликнул Вавилов.
Завадовский побагровел до синевы.
— Прекратите словоизлияния, Кимряков! — взвинтился он. — У вас нет практических результатов с яйценоскостью кур, нет, нет! Где, скажите, у вас показатель непосредственного воздействия ионов на цыплят? Ионизация, как мне известно, понижает устойчивость цыплят к авитаминозам, понижает! Слышите? — Он бросил беглый взгляд на членов президиума. — Сказочник! Волшебник!
Вавилов, явно раздосадованный, нажал кнопку звонка.
— Профессор Завадовский! Я вынужден вторично напомнить вам о тоне полемики. — Он сдвинул черные широкие брови. — Не самоуверенность, а разум — судья истины.
«Президент назвал Завадовского по фамилии? — подумал я. — Значит, чаша терпения переполнилась».
Яковлев настороженно поглядывал то на Кимрякова, то на Завадовского. Карандаш наркома лихорадочно бегал по бумаге.
