Швер обошел ряд городских учреждений. Работники торчали в кабинетах, подписывали бумажки, висели на телефонах, в селах и не думали появляться. Александр Владимирович устроил на бюро райкома головомойку незадачливым руководителям.
Назавтра Старый Оскол превратился в развороченный муравейник. Уходили в села окружные машины. Ехали телеги с домашним скарбом перемещаемых. В городских учреждениях упаковывали не по праву осевшие там лишние ундервуды.
Из Старого Оскола «фордик» потащил нас в Горшечное. На подъезде к деревне я увидел кладбище.
— Остановись, Петр Герасимович!
Калишкин затормозил.
— В чем дело? — спросил, очнувшись, Швер. (Он на минутку задремал.)
— Тут похоронена Горожанкина…
— Думаешь, отыщем могилу? Кладбище-то, смотри, какое!
— Люди укажут. Пойдем.
Мы шли тропинкой (Калишкин остался в машине), извивавшейся между могилами — старыми, поросшими жухлой травой, и свежими рыжими холмиками. Кресты, кресты — свежеотесанные, подгнившие, трухлявые. Где же тут Горожанкина?.. И спросить не у кого!.. Чирикают воробьи. Пролетит ворона, взмахивая крыльями… Ни одной живой души!.. И откуда ни возьмись — девушка. Я — к ней:
— Не знаете, где могила Горожанкиной?
— Тут недалече. Идемте!
За железной оградой мы увидели кирпичный обелиск, увенчанный пятиконечной звездой. В нише — фотография. На белом камне — старательно выдолбленные строки:
Агриппина Горожанкина
Зам. председателя Горшеченского райисполкома,
коммунистка-батрачка, погибшая на партийном посту от рук врагов Советской власти. Жития было 23 года.
Мир праху твоему, дорогой наш товарищ.
Могилу покрывали красные астры. Солнце пронизывало их, и они, казалось, источали капли горячей крови.
— Астры… вы принесли? — спросил я.
Девушка стояла выпрямившись. Молча кивнула.
И вдруг я узнал ее! Узнал по вытянутой фигуре, по глазам, устремленным в одну точку, по крепко сцепленным пальцам рук. И как живое видение возникла предо мной та, что гневно выплеснула в лицо врагам всю боль своего сердца: «Не выйдет по-вашему, бандиты, а выйдет по-нашему!..»
— Вы… Синдеева?
— Синдеева… — Она встрепенулась. — Откуда знаете?
— Я был на суде.
— Ох!.. — Она откинула назад голову. — До сих пор оплакиваю Агриппину. Не могу забыть. И никогда не забуду!.. А вы… кто такие?
— Я — литературный сотрудник, а товарищ Швер — редактор «Коммуны». Едем из Старого Оскола. Вот и решили…
— Ой, как хорошо!.. Вы не очень торопитесь? Сядемте!
Мы сели на скамейку в ограде. Синдеева оживилась. Лицо ее залилось румянцем.
