Однако не подумайте, что в последующие дни мы стремились к повторению удовольствия, О нет! Мы вкусили достаточно. И потому были все время начеку, подозрительно косились на каждую тучку и каждый дождик принимали за начало очередного светопреставления.
Ну а тогда, в тот первый раз, счастливые, помолодевшие, обновленные, мы бодро работали веслами, и «Утка» прямо-таки летела вперед, под радугу.
— Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан, — скандировал Лирик мнемоническое правило, с помощью которого школьники запоминают порядок расположения цветов в спектре. — Каждый Охотник Желает Знать…
Радуга была яркой и сочной. Она раскинула свою исполинскую дугу над уже видневшейся мрачной горой Старуха и домиками Усть-Утки, рассыпанными на пригорке правого берега.
За рулем сидел Физик. У него было настроение кота, который не только счастливо выбрался из мешка, но еще и имеет виды на лакомый кусочек. А такой кот не может не мурлыкать. И Физик мурлыкал песенку, явно собственного сочинения:
Ни Тоня, ни Соня, ни Кира
Уже не пригрезятся вновь…
Красотку из антимира
Сжигает антилюбовь…
Тайга источала туманы. Белесые, они вставали словно дымы пожарищ. Становились все гуще. И тянулись вверх, сливаясь там с близкими облаками. Новорожденные облака парили не где-то в поднебесье, а рядышком с нами — над тайгой. И тоже почему-то плыли к поселку, неуклюже цепляясь за верхушки деревьев, за скалы и кусты.
Видимость все ухудшалась. Впереди уже не было ни Старухи, ни поселка. Радуга еле просвечивала. Но вот и ее не стало. Со всех сторон обступила нас серенькая клубящаяся мгла. А над тайгой висело уже вполне сформировавшееся облако. Точно гигантский дирижабль, готовящийся к полету, оно развернулось носом по курсу и набирало высоту.
Впервые в жизни был я свидетелем рождения облаков. И что же оказалось? Поэтичнейшие, в нашем представлении, создания появлялись на свет весьма и весьма буднично. И разумеется, не сами собой. Природа в поте лица трудилась над тем, чтоб это произошло. Законы творчества, стало быть, везде одинаковы.
Красотку из антимира
Сжигает антилюбовь…
Чусовая пополноводнела буквально на глазах, что тоже выдает ее горный характер. Она становилась глинисто-мутной, местами покрылась пеной. И было от чего со скал, с круч, из глубоких рваных промоин и увалов, должно быть, через каждые сто-полтораста метров, а то и чаще с водопадным ревом низвергались в нее маленькие, средние и большие потоки. Они текли и на следующий день еще — столько накопилось воды в горах. Взъерошенные, взбаламученные, пенистые и прядающие, эти разнокалиберные потоки-ревуны неслись очертя голову. В их карликовых недрах бушевали отнюдь не карликовые страсти. Там, где они бросались в реку, клокотала пена, вился легкий и теплый пар. Я бы не удивился если б там вдруг засверкали искры: уж очень горячо делали они свое небольшое дельце — эти неистовые ручейки, эти однодневки речного царства.
