Бурливые переборы, где словно бы взрытая вода несется так стремительно, что лодка скачет как мяч, и где особенно много татей и отмелей, перемежаются широкими и спокойными плесами. На плесах нет ташей, но появляются топляки — наполовину затонувшие бревна. Один конец топляка врос в каменистое дно, другой приподнят, того гляди, протаранит. Для моторок, идущих вверх, это серьезная угроза.
Нам повезло: вода в то лето была выше межени. Поэтому многие мелководные участки стали вполне «судопроходными». И не так-то часто под днищем «Утки» хрустела речная галька, зато прибавилось ташей самых опасных. Не скажу, что мы наскакивали на них ежеминутно. Чего не было, того не было. А вот два-три раза в день — это считалось нормой.
Наша «Утка» благодаря своей грузности оказалась на редкость «ташеустойчивой». Только дважды дело принимало крутой оборот. Особенно в тот раз, когда лодку залило почти с бортами. «Утка» не пошла ко дну только потому, что села на тот самый таш, о который споткнулась, села, повернулась, как стрелка компаса, и каким-то уму непостижимым образом удержалась. Тут провиденье протянуло нам руку помощи в виде одиноко плывущего полуошкуренного бревна, за которое мы дружно уцепились и наперегонки принялись вычерпывать воду кто котелком, кто кепкой.
— Погибаем, — сказал Физик. — Кто бы нас на память сфотографировал?
Это случилось в препаршивом месте — на сплавном участке, у одного из первых заторов. Мне кажется, затор этот был редкостным по тому, как искусно-дико нагромоздило в нем, перемешало и переплело несметную тьму стволов всех размеров, пород и видов. Одни орясины торчали из груды других наподобие колючек гигантского дикобраза. Никак не верилось, что в этом отчаянном хаосе повинна смиренная Чусовая!..
Наши рюкзаки были надежно приторочены к скамейкам, все мы умели плавать, вода в тот день казалась удивительно приятной на ощупь, и все же мы отчаянно боролись, чтоб не купнуться.
В узкой горловине затора неслась желтая мутная вода.
Кое-как снявшись с таша, но все еще держась за слизкое спасительное бревно, мы подгребли к затору, где поспокойнее, и окончательно освободились там от воды. Затем рулевое весло взял Историк, поплевал на руки, оттолкнулся. Физик налег на весла, и отважная наша посудина понеслась в бурлящий, вспененный проход мимо торчащих, на манер пушечных стволов, бревен…
Постскриптум 2. «Лети, мое сердце, в ЛЭТИ!»
На Коуровской турбазе каждую отплывающую группу собирает старший инструктор Евгений Иванович и чуть ли не слезно умоляет: «Не пишите, дорогие товарищи, на скалах! Не губите нашей дикости! Не задавайте нам лишнюю работу: ведь осенью приходится специально ездить и стирать ваши художества».
