…Философы говорят: «Я ищу согласия с самим собою, – согласия и счастья в моих мыслях». Так и рожденная ими абстрактная наука, в особенности школьная, ищет более всего согласия, самоудовлетворения в своих исходных идеях и выводах. А я вот всего более боюсь этого самоудовлетворенного согласия для человека, ибо в нем чудится смерть! Пускай растревоживается вновь и вновь человеческое самоудовлетворение, пускай ему не будет покоя, пускай разрушается его счастье, пускай он не найдет себя без другого, пускай без других не смеет мечтать о счастии и покое, – пускай над ним будет судящее, его совесть, живое человеческое лицо!
«Се – человек»!
Любимое человеческое лицо лучше всего символизирует то, что представляет для человеческого мышления и поведения истина, предчувствуемая и проектируемая, но не дающаяся в руки, а влекущая за собою все далее вперед. Она всегда нова, всегда впереди. Для натуралиста именно такова Истина! Жизнь и история, и культура будут бесконечно новы и содержательны, когда они будут направлены на лицо!
Мне хочется, чтобы Вы уловили, что я излагаю здесь свои мысли не докторально, не поучая, а так, как они есть, причем я допускаю, что они произошли из одной, однажды явившейся, мелодии, когда-то засветившейся в далеком детстве. Я допускаю, что эти мысли, таким образом, имеют совсем частный характер, т. е. мой личный. Но, во-первых, когда человек думает, он это делает в понятиях, общих для всех, и потому втайне живет упованием, что думает не для себя лично, а для всех. Во-вторых же, каждое явление в мире имеет свой смысл <…> в общем деле человечества и мысли каждого из нас, – поэтому и мое частное и личное имеет свое место в нашей общей, всечеловеческой жизни…
Всякое соприкосновение людей между собою страшно ответственно. Тут нет «мелочей» или «неважных деталей». Малейший неправильный оттенок, допущенный при первой встрече, налагает неизгладимые последствия на дальнейшее общение тех же людей. Потом уже и не учесть, когда и в чем началось то, что портит и искажает дальнейшее! Может быть, уже в первый момент встречи предрешается то, откроются ли друг другу когда-нибудь эти встретившиеся люди и достигнут ли самого важного и драгоценного – общей жизни каждого в лице другого, – или при самой тесной жизни вместе будут все более замыкаться каждый в своем солипсизме и глухоте к другому…
И ведь это так часто в человеческой жизни, что люди живут как будто общею жизнью, вместе, но, однажды начав глохнуть друг к другу, глохнут далее все более и более, живут далее, все более замыкаясь один от другого, не слыша более друг друга, не видя более живого лица один в другом.
