И лишь вторично, в порядке мысленного препарирования, мы отвлекаемся от текучести и временности этого интеграла и начинаем рассматривать его как вневременную постоянную форму в пространстве!
Нет ничего отвратительнее самоуверенности и глупой морды, которая подходит к вам со снисходительной улыбкой самоуверенности: дескать, я «все в тебе понимаю» и «даже сочувствую». Но именно так относится человек, потеряв в брате идеализируемого собеседника! С этого момента он стал глух и слеп и в сущности ничего не понимает и не может понять в человеке. Но именно это обещается будущим поколениям «объективными» методами изучения психологии. Будет царство немое и глухое, ибо никто никого понимать не будет при уверенности, что каждый для себя все понимает! На вопрос, заданный в лечебнице параноику: хорошо ли ему тут, – он отвечал: «Все переносимо, за исключением разве только оловянных глаз психиатров, которые упрутся в вас с тупою уверенностью, что они все в вас понимают! А сами-то ведь ничего не понимают!» <…> Вот и наши ученые Вагнеры готовят будущему человечеству своею «объективною психологиею» значительное отупение к междучеловеческим отношениям. Потеряли личность, потеряли собеседника, а значит – потеряли самое главное. Собеседника не построить из тех абстракций, которыми живет филистер! Нельзя построить брата и ближнего из тех успокоительных схемочек, которыми себе на успокоение заслонили себе жизнь спокойные кабинетные люди. Ибо собеседник, брат и ближний есть принципиальное беспокойство!
Слепая сила синтеза, предполагаемая Кантом в основе рассудочной деятельности, конкретно выражается в возобновлении и смене все новых отдельных синтезов в сознании человека. Это – дологические, «явочные» продукты сознания и подсознательной организации.
Одаренность – большее или меньшее изобилие синтезов при прочих равных условиях.
Вместе с тем, это большее или меньшее богатство доминант и быстрота их смены в организации.
Книга Мордовцева «Великий раскол» несравненно глубже филипповского «Патриарха Никона» передает дух эпохи и смысл разделения при царе Алексее. Степан Разин и боярыня Феодосия Морозова сближены между собою значительно более, чем это делалось до сих пор. Для правительства это одинаково «воровские атаманы»: «только тот шел против боярского богопротивного самовластия, а она идет против боярской богопротивной новой веры». Впрочем, и для Мордовцева, как водится, не ясно, нужно ли было в самом деле великое стояние за отеческую веру великих страстотерпцев – Аввакума, Феодосии, Федора и др.!
