Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941) | страница 139




Выдумать от себя и для себя «этику», более или менее полезную и приятную, вот, конечно, идеализм из идеализмов, ибо в этой задаче сразу (a priori) предполагается, что бытийственных законов добра и зла не существует и все тут предоставлено человеку, у которого по существу единственный критерий истины: она должна его удовлетворять, его покоить, давать ему комфорт, пользу, удовольствие. Когда пришли к этому положению древние софисты и европейские люди XVIII столетия, это было оба раза признаком умирания.


Конечно, переделывать и возделывать природу! Но где и как? Почему-то распускают природу в себе, охотно делают ее распутною внутри себя, дабы не стеснять себя и не обязывать себя, но зато устремляются с необычайным рвением на ломанье и истребление природы вне себя, снимая с лица земли леса, животных, себе подобных людей. Это традиция прежних grand seigneur, помещиков, с их подстриженными парками, оскобленными лакеями, культурными насаждениями при безобразии внутреннего человека.


Толкуют о какой-то специальной и специфической «этике»: «врачебной этике», «милицейской этике», «пасторской этике», «советской этике» и т. под., тогда как существует независимый закон бытия, – закон добра и зла, закон исторического возмездия и закон милосердия, относительно которых приходится сказать одно: «Кто вам сказал, что он дан для вашего удовлетворения и спокойствия? И кто сказал вам, что он для вас – свет, а не тьма?» Поделили себе бытие без Христа, понавыдумывали успокоительных «этик»…


Ясный и необыкновенный ум.

С некоторыми произведениями Пушкина я познакомился еще в детстве. Я читал их по вечерам, когда все ложились спать. Особенно я любил тогда «Руслана и Людмилу» и «Евгения Онегина». В более зрелом возрасте я полюбил «Бориса Годунова», а позднее увлекался прозой.

Больше всего я ценю в Пушкине ясный, всеобъемлющий, исключительно чуткий и необыкновенный ум. Пушкин завещал нам не самоудовлетворяться, но вернуться к родному народу, как к первоисточнику, который надо еще понять, чтобы понять самого себя.

Пушкин говорил своим читателям, что сам-то он обязан всем народу, Родионовне, которых он научился понимать с такой исключительной серьезностью.


«Система С погибла потому, что носила в себе противоречия». Возможно! Но значит ли это, что для самосохранения всякой системы нужно изгонять противоречия! Мы приучены диалектикой истории полагать, что противоречия и встреча с противоречиями, умелые постановки нового вопроса, который дал бы возможность усмотреть противоречие, выпадавшее до сих пор из наблюдения, –