Нас поражает то, что самые исключительные и важные события истории совершаются так же и среди тех же обыденных флюксий нашего быта, что и ежедневные маленькие дела дней. В тех же самых мелочах и дифференциалах обыденной жизни незаметно происходят и говорят свое слово важнейшие и поистине ведущие события всемирной истории. В этом, может быть, одна из наиболее трагических сторон. Она, во всяком случае, производит на нас высоко-трагическое впечатление: как это смерть друга и разрушение вековых построек совершается совсем так же и теми же силами обыденности, что и беззаботное пение летних солнечных дней!
«Закон сохранения себя» опирается конкретно на самозамкнутое стремление сохранить свою жизнь, – инстинкт всего живущего, выражающийся впоследствии в законе «ассимиляции». Но самый инстинкт-то еще не обязателен и носит в себе случайные, злые, консервативные черты и начала!
Инстинкт самосохранения – другая сторона инстинкта самоутверждения; а он подлежит уничтожению, а отнюдь не построению на нем, как «на камне краеугольном» – философии, правды и общества!
Совсем напротив! Более чем когда-либо открывается именно перед лицом новейших попыток «построения общества», что оно требует от лица человеческого умения «самоликвидации»!..
«Понимание» действительности надо еще заслужить. Нет ничего вреднее той иллюзии понимания друг друга, которою мы живем в обыденной жизни, причем оказывается, что после многих лет совместной жизни мы так и не разглядели подлинного содержания жизни в нашем соседе и в соседях и в конце стало понятно, что только путали друг друга, сбивая с пути своим беспутием. Нет ничего обычнее, чем самоуверенно-циничные глаза торговца, с которыми присматриваются друг к другу соседи: дескать меня не надуешь, я-то тебя вижу насквозь, ибо ключ к тебе я всегда ношу с собою: это я сам. И если я считаю себя «умным мошенником», то и тебе делаю самую большую честь, какая есть только в моем распоряжении: я смотрю на тебя через себя, допуская, что и ты тоже «умный мошенник». Чего же еще я мог бы дать тебе?.. Вот это и есть великая проблема двойника в своих интимных истоках, когда собеседник заперт за семью печатями, и нет выхода к лицу человеческому, как оно есть с его потребностями и исканиями.
Я так люблю этот мой старый дом, где протекало мое детство и лучшие годы юности. Для моей души представлялся всегда самым близким и родным его образ. И во всяком случае, говоря и вспоминая о нем, я не сомневался, что знаю его в совершенстве. И какое необычайное чувство удивления я пережил, когда на фотографическом снимке моего дорогого дома узнал, что на его боковой стене, в тесовой обшивке есть совершенно новая, никогда не замечавшаяся мною черта – чрезвычайно замысловатый рисунок, образованный сучками и камбиальными слоями досок. Столько лет прожил я в этом родном углу и никогда не обращал внимания на эти черты в нем, – вероятно, и еще на многие, многие черты!
