Оратор продолжал декламировать с подмостков пустозвонные фразы об «империи, величие которой обеспечено близкой победой и необоримой решимостью — бессмертным наследием римских легионов».
И мало-помалу, по мере того как слова превосходной степени, неологизмы и штампы теряли последнюю видимость смысла, на глазах моих учеников стали появляться слезы умиления. Их губы начали дрожать от волнения. И стало не до насмешек, а к концу речи они уже страстно аплодировали.
Я вернулся домой взбешенный. Когда стемнело, молодые люди явились тихие, с вытянутыми лицами. На мои упреки они отвечали фразой, которая говорила больше, чем любые оправдания: Parlava tanto bene! (Как хорошо он говорил!)
Да, есть о чем вспомнить!
В те дни я скуки ради описывал повседневную жизнь этого маленького города. Вот мои записки:
«В Толентино встают рано, как в деревне. Работать стараются поменьше. Чуть не каждый третий день и труженики, и бездельники собираются на площади, где бывает либо базар, либо национальный праздник, либо праздник религиозный. По любому поводу раздается перезвон колоколов и стены покрываются пламенными патриотическими призывами. Если не предвидится патриотической демонстрации, то будет церковная процессия. По такому случаю городские и сельские жители бросают все дела, чтобы провести день на Корсо. Зеваки стоят, сбившись в кучки, и глазеют по сторонам, обмениваясь время от времени парой слов. В это время им кажется, что они люди благородные — ведь они ничего не делают.
Для лавочников что ни день, то праздник. Дав себе некогда труд открыть торговлю, они в дальнейшем удовлетворяются тем, что проводят жизнь стоя или сидя на пороге своего negozio[62].
На площади особую группу образуют синьоры. Они вылощены, в руках у них перчатки — напоказ, разговор они ведут исключительно между собой; их ожидание отмечено благородством поз. После обмена фашистским приветствием, которое уже вошло в привычку, они церемонно пожимают друг другу руки. Затем они обмениваются последними новостями, стараясь перещеголять друг друга в сгущении красок. Их темы — супружеские измены, карты, вот и все. В девять — половине десятого толентинские цирюльники открывают свои ставни. Начинается обряд бритья. Каждый синьор гордится тем, что никогда в жизни не брал в руки бритву. Все аристократические бороды города бреет Фигаро.
И только один человек снует в этой толпе, переходя от богачей, которые держатся особняком, к беднякам, глядящим на них с завистью. Он протискивается сквозь толпу, стараясь никого не задеть, и извивается всем телом, как официант в переполненном кафе. Кажется, что его рука, которую он то и дело поднимает для приветствия, несет над головами поднос. Для каждого у него в запасе понимающая улыбка и особо грациозная сдержанность человека, владеющего разными тайнами. Он беспредельно вежлив; не принимая активного участия в разговорах, он к ним почтительно прислушивается, подчеркнуто реагирует на остроты, шутки, удачные и неудачные каламбуры. Достаточно подмигнуть глазом, и он подбежит к вам: это деятель черного рынка.
