«Я был своенравным ребенком. Ничто не приводило меня в восторг, ничто не выводило из себя. Я был забиякой и драчуном, не боялся никого. Одного я ударил, другого исцарапал, и меня все боялись… Но хотя я рос диким и необузданным, авторитет матери я все же признавал. Всем своим счастьем и всем тем хорошим, что я совершил, я обязан матери и ее безупречным принципам. Да, у меня нет никаких сомнений в том, что будущее ребенка зависит от матери… С малолетства я любил военные игры, и когда я видел солдат, марширующих по улице, бежал следом. Склонность к точным наукам проявилась у меня очень рано, и матушка часто рассказывала мне, как я рисовал на стене математические фигуры, в то время как меж братья и сестры предавались детским играм».
От няни Наполеона Саверии герцогиня Абрантес узнала о многих событиях из детских и юношеских лет будущего императора. Так, она рассказывала, что «Наполеон почти никогда не плакал, когда его наказывали. Если ему приходилось сносить удары, то от боли у него порой выступали слезы, но ненадолго, и если он не был виноват, никакими силами нельзя было заставить его просить прощения». Воспитателем был не столько отец, который так гордился сыном, что готов был все ему спустить с рук, сколько мать, умевшая держать в узде своего неистового и упрямого отпрыска, по мере необходимости прибегая к тумакам. Чувство уважения к ней, к той, которую позднее называли «императрицей матерью», он сохранил в течение всей своей жизни. По его мнению, она носила голову мужа на теле слабой женщины, которая позднее смогла вынести все потери и лишения с достойным восхищения величием.
Няня Саверия так рассказывала о внешности Наполеона:
«Наполеон не был таким красивым ребенком, как, скажем, его брат Жозеф; голова его была слишком велика по сравнению с телом — этот недостаток внешности вообще был нередок в семье Буонапарте. Что было приятно в юном Наполеоне — выражение глаз и мягкость, проявлявшаяся в минуты доброжелательного настроения… Из всех детей мадам Летиции (в живых осталось еще четыре брата и три сестры. — Прим. автора) именно у будущего императора менее всего можно было заподозрить черты, указывающие на грядущее величие».
И гем не менее, уже в этом непоседливом мальчишке проявлялась своеобразная и самостоятельная натура, несомненно выделявшая его из среды товарищей по детским играм. Наряду с воспоминаниями матери об этом свидетельствуют менее известные записки его дяди Микеле Дураццо, который, в частности, писал:
